У Аннелизы чуть слезы не брызнули из глаз и запершило в горле. Все ее хлопоты об узнике не только провалились, но и усугубили его мучения. Сама же она после короткого добровольного эксперимента испытывала такую жажду, что была готова проглотить воды на несколько чашек больше, чем на самом деле требовалось организму. Ее рука нетерпеливо тянулась к бокалу с водой; ей приходилось подавлять в себе неудержимое желание облизывать губы и совершать глотательные движения, рождавшиеся от ощущения внезапной непроходимости в горле.
Заметив ее состояние, Фербек улыбнулся.
– Да уж, сейчас ему несладко, – произнес он тоном, больше уместным для непринужденной беседы. – Вот вы только что говорили о его самочувствии. Мои люди, должен признаться, обошлись с ним круто, после того как он отказался дать нам нужные сведения. И тут вы так о нем забеспокоились, что я вдруг подумал: а может, милосердие – это долг «дочерей компании»? Уж не возят ли они с собой в путешествия саквояж с лекарствами и целительными бальзамами? Взяли бы и подлечили ему раны, пока будете с ним разговаривать. Впрочем, что это я – вас ведь больше не интересует его здоровье…
– Так ваши люди были у него? – Аннелиза понизила голос, стараясь скрыть негодование. – Вы приказали избивать человека в цепях?
– У меня есть обязательства перед компанией – вот почему я вынужден действовать жестко. Мне нужна информация. Если она может принести пользу, я не остановлюсь ни перед чем. А вам, видимо, не хватает решительности. Это меня удручает. – Убежденность в собственной правоте только что не капала у него с губ. – Между прочим, напрасно он так себя ведет. Когда мы доставим его на Амбоину, там с ним еще не то сделают. Хотя, как вы справедливо заметили, возможно, он действительно толком не понимает, в чем его обвиняют и что ему грозит. Необходимо, чтобы с ним поговорил человек, владеющий английским.
Снова наступило молчание. Фербек с ухмылкой пощипывал усы, краем глаза посматривая на девушку, всем своим видом показывая, что ждет уступки. По мере того как он говорил, Аннелиза все больше испытывала раздражение от собственной беспомощности. Фербек, приятный в общении, всегда вызывавший в ней только симпатию, оказался человеком хитрым, неискренним и склонным к махинациям. Чтоб им всем провалиться! Ни одна нация не имела таких мужчин. Только голландцы умели с такой необыкновенной ловкостью оборачивать присущее женщине послушание против нее самой. Правда, лично она в этом отношении всегда была начеку – в противном случае судьба уготовила бы ей роль прислужницы на всю жизнь. Не один, так другой обязательно помыкал бы ею.
– Вы добавите ему воды, если я поговорю с ним? – наконец спросила она охрипшим голосом.
– Он будет получать дневной рацион, как и любой другой на корабле.
– И вы не станете снова избивать его?
– А это уж, дорогая госпожа, будет зависеть от вас, точнее, от того, чего вы добьетесь.
Аннелиза подняла голову, в глазах у нее вспыхнули презрение и вызов. Однако ее воинственный настрой, казалось, только еще больше позабавил капитана. Теперь он был уверен, что она у него в руках.
– Поймите же, это обыкновенный преступник. Вы проявляете о нем трогательную заботу – браво! Но на самом деле он этого не заслужил. И не стоит так себя терзать.
Определенно, капитан начал входить во вкус игры, которую она затеяла по неосторожности. Аннелиза вспомнила, как постоянно смиряла себя ее мать, когда над ней издевались директора компании. Пока она размышляла, под ногами возникла легкая вибрация, вероятно, от качки. Или, может быть, едва ощутимые колебания исходили от пленника, по-прежнему не желающего подчиняться, отказывающегося оставаться тихим и незаметным?
Аннелиза распрямила спину. Нет, она не будет до конца дней своих кланяться перед мужчинами и заставлять себя вечно молчать, лишь бы не вызвать их неодобрения.
– Отведите меня к нему, – почти приказала она.
– Прямо сейчас? – Фербек растерянно заморгал, явно опешив от ее неожиданного решения.
– Да, сейчас. Мне всегда говорили, что у меня неудобный характер. Видимо, так оно и есть.
Аннелиза встала с кресла и направилась к двери.
– Э-э… Постойте! Наверное, имеет смысл немного подождать. Мы должны сначала обмыть его, привести, так сказать, в божеский вид, а уж потом… Я боюсь, там такое амбре, что ваш чувствительный носик просто не вынесет. Дайте же мне немного времени, я пошлю вперед Клопстока. Пусть хотя бы стул для вас поставит.
– Мне не нужен стул. – Аннелиза толкнула дверь и, едва не сбив Клопстока, пулей вылетела на палубу, успев все же боковым зрением заметить, что капитан последовал за ней, на ходу отдавая распоряжение помощнику захватить фонарь.
Насколько она знала, им предстояло спускаться по узким железным ступенькам, напоминавшим лестницу-стремянку, до самой глубокой точки корабельного чрева. Там, судя по описаниям Фербека, на обратном пути в Нидерланды будет лежать драгоценный груз – мускатный орех. Но попасть в святая святых корабля ей так и не было суждено, поскольку, не дойдя до нижнего уровня, они остановились и стали медленно продвигаться мимо каких-то корзин, бочек с солониной и прочих грузов в направлении к стойлам, где находились клетки с трепыхающимися курами и несколько овец – все, что осталось от живого мясного запаса, сделанного в Африке. Фонарь Клопстока раскачивался над испуганными животными, блеявшими и пятившимися вглубь от ставшего непривычным за время плавания света.
Но вот золотистый пучок лучей упал на новенький экипаж ее мужа, бережно помещенный сюда для лучшей сохранности во время долгого путешествия…
Потом она увидела его. Вернее, учуяла.
Страшный смрад заставил ее отступить назад и схватиться за горло. Из самого дальнего загона, окутанного мраком, тянуло как из лазарета с тяжелобольным. Это был запах лихорадки, крови и неухоженной человеческой плоти. Фербек отобрал у Клопстока фонарь и поднес его к двери, сделанной из толстых жердей, которую Клопсток тут же отпер и распахнул настежь. Но пламя фонаря давало слишком мало света, чтобы пробить эту темень.
Аннелиза, зажав нос платком, ждала, когда глаза привыкнут к полумраку, и сама удивлялась тому, как велико ее волнение. Она слышала шум собственного тяжелого дыхания, чувствовала, как сильно стучит ее сердце и клокочет кровь.
Наконец она смогла разглядеть пирата. Пленник лежал пластом на охапке грязной соломы, и с первого взгляда было трудно определить, дышит ли он. Аннелиза понимала, что слабый трепет его груди мог быть лишь обманом зрения, рожденным мерцающим светом фонаря.
Она бросила быстрый взгляд на капитана, и Фербек, не выдержав, отвернулся.
