— Что ты так смотришь? — сделав то, что хотела, Исабель превратилась в прежнюю надменную госпожу. — Правда думаешь, что я решила отравить собственного брата? Это же великий грех.
«Сам преставится», — под нос себе пробормотала она. — «А я немного помогу».
— Спи-спи, — удобнее устроившись на неопрятной постели, она гладила брата по голове и смотрела, как постепенно он проваливается в сон.
— Мой долг известить графа де Сильва обо всем, что происходит в его отсутствие, — строго сказала Дуда.
— Как посчитаешь нужным, — кротко ответила Иса, не отводя взгляда от брата.
Но едва нянька вышла, она соскочила с кровати и подманила Пурниму.
Не зная, чего бояться больше — повиноваться непредсказуемой госпоже или вызвать недовольство ослушанием, служанка неуверенно приблизилась.
— Сейчас ты пойдешь в сад, наберешь… — давая указание, Иса почти коснулась уха Пурнимы, и несчастная задрожала еще сильнее. — … потом принесешь сюда. Я буду ждать тебя здесь, — закончив, графиня отстранилась, и Пурнима облегченно выдохнула.
По крайней мере ей пока ничего не грозит.
Слишком непоседливая, чтобы оставаться на одном месте, она прогуливалась по комнате, выглядывала в окно, с удовольствием наблюдая, как суетится челядь, и время от времени бросала полные презрения взгляды на смятую кровать.
— Спите, граф де Сильва, а когда проснетесь, вас ждет сюрприз, — пробормотала она, высовываясь из окна и стараясь разглядеть служанку.
Какая-то девчонка выскользнула из кухни с накрытой тряпицей корзинкой, пугливо осмотрелась и прошмыгнула в конюшню.
Что она там собралась делать?
Ждать стало совсем невтерпеж, а Пурнима все не показывалась.
— Ну дождешься ты у меня, — процедила Иса сквозь зубы.
Наконец, служанка появилась — оглядываясь, будто вор, она кралась к господскому дому. От нетерпения Исабель стала ходить еще быстрее, а когда Пурнима осторожно просунула в щелку круглое лицо, резко развернулась.
— Что так долго копаешься? — гневно прошипела госпожа.
— Собрать надо было, — прошептала несчастная служанка и чуть не плача подняла уголок свернутого конца сари.
На тонкой ткани лениво шевелились свившиеся в клубок дымно-серые бархатистые тела. Время от времени они попадали под пробивающийся между портьерами солнечный луч, и тогда на телах вспыхивали искры, словно крохотные черные бриллианты.
— Фу, гадость, — передернулась Иса.
В этот раз служанка была полностью согласна с госпожой. Ее воля — выбросила бы отвратительную ношу и никогда больше не брала в руки, но у графини были другие планы.
— А сейчас положи их в кровать молодого графа, а то он слишком задирает свой бледный нос.
Пурнима испуганно посмотрела на Исабель, но встретила твердый взгляд и решительно сжатые губы.
— Ослушаться меня вздумала?
— А если они укусят графа? — едва живая, пролепетала Пурнима.
Почувствовав свободу, бородавчатые змеи начали расползаться, и служанка поспешно собирала их обратно в сари.
— Ты же сказала, что они неядовитые, — подозрительно посмотрела на нее Иса.
Пурнима не очень уверенно кивнула. Недолюбливая змей, она попросила собрать их одного из слуг.
— Ну а если и укусит, значит на то Божья воля, — притворно вздохнула Исабель и покосилась на спящего брата.
Хотела ли она, чтобы он умер? Всем сердцем. Наконец-то избавиться от слабого и вечно хнычущего напоминания о смерти матери, которое к тому же отвлекает на себя внимание дорогого папеньки.
— Живее, — притопнула на медлящую служанку, и Пурниме ничего не осталось, как осторожно положить на кровать спутанный клубок тел.
С едва слышным шорохом змеи поползли по кровати и вскоре почти все пригрелись рядом с человеческим телом.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно прошептала Иса и вышла из комнаты брата.
Босые ноги поднимали облачка пыли, сари трепетало и обрисовывала худощавую фигурку, длинная коса растрепалась и танцевала по узкой спине.
Она прошмыгнула на кухню, стащила с прикрытого тряпицей блюда несколько лепешек, выложила на середину чатни и завернула в уголок сари, прихватила кувшинчик молока и, пока не заметили, высочила на улицу.
Солнце уже клонилось к горизонту, и в его косых лучах, пронизывающих тонкую ткань и покрывающих смуглые худые руки золотистым глянцем, Дипали юркнула в приоткрытую дверь конюшни.
Осторожно ступая, чтобы не потревожить животных, добралась до закутка, где, распластавшись на соломе после ухода Исы, дремал Витор. Опустилась на колени и потрясла его за плечо.
— Эй, вставай. Ты живой? Эй, — горячо шептала она в темноте.
Конюх дернулся и застонал, когда воспаленная кожа натянулась.
— Дипали? — проморгавшись, хрипло спросил он. — Ты что здесь делаешь?
— К тебе пришла. Вот, — она положила завернутый угол сари у ног Витора и сама пристроилась рядом, — поесть тебе принесла.
Дипали отломила кусок лепешки, прихватила ею чатни и протянула Витору, прижавшись всем телом.
От полоснувшей спину боли Витор дернулся и скрипнул зубами.
— Попробуй, это вкусно, — ластясь к нему кошкой, уговаривала Дипали. Она поднесла завернутое в лепешку чатни к самым губам Витора и потерлась о него грудью, едва прикрытой тонкой тканью. — Или после госпожи я для тебя недостаточно хороша? — жарко шептала на ухо. — Недостаточно чистенькая и не так приятно пахну? С ней ты не был таким недотрогой, — воспользовавшись замешательством, она проворно засунула лепешку Витору в рот и дольше, чем было необходимо, задержала пальцы на его губах, чуть надавливая, чтобы в полной мере ощутить их упругую мягкость.
— Дипали, не надо. Я плохо себя чувствую.
— С госпожой ты не был таким капризным, — обиженно возразила Дипали и, не желая больше пререкаться, подхватила сари и уселась на Витора как на лошадь. — Поверь, со мной будет не хуже, — зарывшись в его волосы смуглыми пальцами, она плотнее устроилась на его бедрах.
Витора опалило нетерпеливым жаром юного тела. Все отступило — усталость, боль — остались только рваные толчки пульса и желание, завладевшее всем его существом.
Адреналин кипел в крови и туманил голову. С глухим стоном Витор впился в смуглые, пахнущие молоком губы, а Дипали возилась с завязками штанов, торопясь освободить его от последней помехи.
Легкие и проворные пальцы, порхающие по его бедрам, еще больше распалили Витора и, едва дождавшись, пока девчонка закончит, повалил ее на солому.
Дипали не командовала, не приказывала, покорно позволяла мужчине делать с собой что угодно и тихо постанывала в ответ на более сильный и глубокий толчок. Она откровенно любовалась им, гладила руки, плечи, целовала пальцы, врачуя его уязвленное Исой эго.
— Ты такой сильный, — бархатистый взгляд черных глаз был наполнен восхищением и благодарностью. — Мне еще ни с кем не было так хорошо, — Дипали раскрылась, сильнее подалась навстречу и прикрыла глаза.
Витор задрожал в предчувствии финала, сжал худые бедра, завороженно наблюдая, как в такт сильным толчкам колыхается смуглая грудь с небольшими напряженными сосками.
Хриплое дыхание срывалось с губ.
Толчок.
Еще один.
Он запрокинул голову, а горле уже клекотал вскрик удовлетворения и освобождения, когда на истерзанную спину снова опустился кнут.
Долетающий от пруда едва ощутимый и все-таки освежающий ветерок гладил упавшие на шею мягкие завитки, заигрывал с кружевными оборками платья. Пытаясь отвлечь, катал по столу свитки пергамента, но графиня сразу же пресекла баловство и придавила послания тяжелым пресс-папье в виде цветка лотоса из инкрустированной жемчугом слоновой кости.
Она вписала очередную цифру на странницу толстой книги в массивном кожаном переплете, отложила перо и встала, разминая уставшую от хозяйственного бремени шею.
Отцовский буфет — вот что было ее целью
Приоткрыв дверцу красного дерева, Исабель взяла бутыль и плеснула вино в серебряный кубок, наблюдая, как рубиновая пелена омывает металлические стенки.
