Джонз, с которым Оливия обсудила это за завтраком, не мог ничего объяснить. Похоже, особенно его взволновала пропажа трюфелей, потому что он принялся опрашивать всех, кто работал в кухне. Тем временем Оливия пошла проверить горничных и обнаружила в утренней комнате чудовищную сцену: Полли чистила кремово-розовый ковер чайными листьями. На ворсе уже осталось несколько коричневатых полос.
– Отныне ты будешь использовать для чистки соль, – сказала ей Оливия.
– Соль?!
Оливия не особо хорошо разбиралась в таких вещах, однако это знала совершенно точно.
– Светлые ковры чистят только солью, – твердо сказала она.
Сердито пожав плечами, Полли убрала свою щетку и снова принялась подметать.
– Стой! Не надо втирать чаинки в ворс! Неужели ты не видишь – от них остаются пятна.
Полли опустила швабру.
– Тогда, может, я пойду?
Разбросав повсюду чайную заварку?
– Разумеется, нет, – отрезала Оливия. – Сначала ты соберешь все чайные листья, а затем принесешь соль и почистишь ею ковер.
– Соберу заварку руками?
– Конечно, руками. Иначе пятен станет еще больше.
Сложив руки на груди, Полли мрачно уставилась на нее. Слишком поздно Оливия поняла, что делает то же самое. Когда их глаза встретились, Оливия подумала о том, насколько нелепой должна показаться эта сцена всякому, кто пройдет мимо: горничная и экономка были почти одного возраста, и отличить одну от другой можно было лишь по кольцу с ключами, висевшему на поясе у Оливии.
Верхняя губа Полли насмешливо изогнулась. Она была миловидной девушкой с большими карими глазами и каштановыми волосами – кстати, почему она не носит чепец, как полагается? Эти кудряшки надо прикрыть.
– Вы – ирландка? – спросила Полли.
Этим она, конечно, хочет оскорбить ее. Оливия не переставала удивляться, как примитивно устроен мир: если человек незаконного происхождения, он становится объектом насмешек. А если его происхождение законно, но он родился в «неподобающем месте», то тоже заслуживает презрения.
К счастью для себя, Оливия не вкладывала средства в общепринятые достоинства и добродетель: насколько ей было известно, их, как правило, поддерживают лицемеры. Она вздернула подбородок, понимая, что если отступит хотя бы на дюйм, ей уже не вернуть этого пространства.
– Соль, – повторила она сухо, – тоже хорошо собирает пыль. И не оставляет пятен на ковре.
Полли закатила глаза.
«Мне придется ее уволить». При мысли об этом у Оливии появилось ощущение, будто в животе образовался ледяной шар. Ей казалось, что это неправильно – порушить чью-то жизнь, независимо от того, как этот человек себя ведет, – ради того, чтобы сохранить место, на котором она все равно не останется.
Сверху раздался грохот. Полли подняла голову, и Оливия возблагодарила бога за то, что их беседа прервалась, пусть и временно.
Грохот раздался снова, и на этот раз он был еще сильнее. На люстре задрожали хрустальные подвески.
Может, в дом ворвалось стадо слонов?
Повернувшись, Оливия направилась в холл, где обнаружила остальных горничных, лакея и кухаркиных помощниц, – она-то сама что здесь делает? – которые смотрели на потолок.
– Что это? – спросила Оливия.
Позади нее раздался сдавленный смех. Полли шла следом за ней.
– Это его светлость!
Отличная шутка. Оливия хотела разубедить ее, но ее перебили другие горничные.
– Как раз сверху находятся его покои, – сказала Дорис. Эта худощавая горничная с кроличьим личиком понравилась Оливии, потому что была более склонна к мечтаниям, чем к мятежу.
Мьюриел перекрестилась.
– Возможно, это последние аккорды, – проговорила она.
– Последние аккорды чего? – спросила Оливия.
– Мьюриел уверена, что у него сифилис, – ответила Полли.
– Полли!
– Знаешь что, не я это говорила! – Полли подбоченилась. – Но если есть более разумное объяснение его поведению, я бы хотела его услышать. Сначала его сердце надрывалось от горя, и он носился по всему городу, чтобы устроить такие роскошные похороны, какие были только у папы римского. Потом ты узнаешь, что он перебил все зеркала, сорвал траурную повязку и не позволяет приносить себе еду. Проходит лето – и вот он уже не покидает свои покои. Полагаю, он не выйдет из них, даже если в доме начнется пожар. До такой степени мозг может поразить только сифилис, вот что!
Оливия глубоко вздохнула. Теперь казалось, что Марвик наверху колотит чем-то по стенам. Хотелось бы надеяться, что не головой. Или все-таки лучше, чтобы он бился об стену именно ею? Нет, она не может желать того, чтобы он повредил себе мозг. Возможно, герцог еще исцелится, а его мозг когда-то работал просто отлично.
В коридор набились еще несколько слуг и с глупым видом уставились вверх. Прекрасно! Ни у одного из них не хватало смелости для того, чтобы подняться к герцогу и узнать, что происходит, – даже у его лакея, который в углу обнимался с помощницей кухарки.
Оливия покосилась на ведущую вверх лестницу. Ни в одном документе из шкафа она так и не нашла информации личного характера. Насколько велики шансы на то, что в двух последних папках ей попадется что-то нужное? Если только герцог не припрятал самые важные личные документы где-нибудь под подушкой, осталось обыскать только его покои.
Да поможет ей бог! Оливия попробует уговорить безумца выйти из своей комнаты.
Сделав еще один глубокий вдох, она собрала юбку в кулаки и стала подниматься по лестнице.
– О, не ходите туда! – высоким, испуганным голосом воскликнула Мьюриел. – В прошлый раз это была бутылка, а на этот раз может оказаться и нож, мэм!
Откуда Мьюриел об этом известно? Оливия повернулась назад.
– Викерз, вы чудовищный сплетник.
Викерз виновато пожал плечами.
– Будьте мужчиной! – обратилась к нему Полли. – Ступайте наверх вместе с ней!
Оливия обрадовалась неожиданной поддержке. Но Викерз лишь нырнул за спину помощницы кухарки.
– Я… я занят, – сказал он.
– Трус! – бросила ему Оливия. Смешки остальных слуг пришлись ей не по нраву. Она обвела собравшихся сердитым взглядом.
Воцарившееся молчание вполне ее удовлетворило.
Тем не менее, расправив плечи, Оливия заставила себя добавить:
– Если я не вернусь через четверть часа…
«…позовите полицию», – договорила бы на ее месте другая. Но не Оливия. Полиция ее совершенно не устроит.
Как только Оливия приоткрыла дверь в гостиную герцога, шум прекратился. Она нерешительно замерла в дверном проеме, споря с собой. Если грохота больше нет, есть ли необходимость наведываться к Марвику?
А вдруг он ранен и упал?
Но, даже если и так, входит ли в ее обязанности выяснять это?
