— Думаю, без свидетелей вы можете обращаться ко мне по имени.
— Благодарю, прекрасная Розамунда, — усмехнулся герцог и повел ее полутемным коридором, в который выходила портретная галерея.
— Меня можно считать какой угодно, но уж точно не прекрасной, — пробормотала она.
Люк тихо засмеялся.
— Отлично сказано. Не выношу людей, называющих себя прекрасными. Я им не доверяю.
— Ваш характер, сэр, похоже, не меняется. Нахальная улыбка Люка продемонстрировала кривой зуб, и Розамунде тоже захотелось улыбнуться в ответ. Но она сдержалась. Лорд Хелстон был для нее тайной. Чаще всего он носил маску насмешливой, слегка порочной отстраненности, но, похоже, под ней скрывалась мягкая сострадательная натура.
Казалось, герцог прекратил попытки отвлечь ее от тревожных мыслей, и за это Розамунда была ему признательна. Но ее все еще переполнял страх. Алджернон заберет их с Сильвией отсюда, раскроет все семейные секреты. И она увидит, как ироничное выражение исчезнет с лица герцога, сменившись недовольством и презрением. И тогда ей придется бежать, куда глаза глядят. Она будет вынуждена взять тридцать семь гиней, которые ей удалось скопить за долгие годы лишений, сесть в почтовую карету и постараться уехать как можно дальше. Возможно, даже придется ночевать на улице, пока не найдется какая-нибудь работа. Розамунда содрогнулась. Но только на этот раз она ничего не скажет Сильвии. Тогда у сестры не будет выбора и она вернется в родительский дом в Эджкумбе.
— О чем вы думаете? У вас такой вид, словно за вами гонятся все демоны ада.
Они как раз подошли к гостиной. Розамунда подняла глаза. Герцог стоял так близко, что она чувствовала тепло его дыхания.
— Розамунда! — Люк увлек ее за собой в темный угол.
Бедняжка не смогла скрыть дрожь. Его прикосновения заставляли ее разум мутиться. Что, черт возьми, он делает? Наверное, это очередная попытка ободрить ее. И все же поступки этого мужчины приводили ее в трепет, лишали способности связно мыслить. Она посмотрела на его руку, и он тут же отдернул ее, словно обжегся.
— Я и не думал, миссис Берд, что вы такая трусиха. — Герцог с откровенной насмешкой взирал на нее сверху, и Розамунда приложила все силы, чтобы успокоиться.
— Но я…
Герцог мягко продолжил:
— Если он похож на прежнего мистера Берда, что, по моему мнению, соответствует действительности — все же я потратил сегодня утром некоторое время, беседуя с ним, — тогда у вас есть два выхода: или вы останетесь с нами и постараетесь быть максимально счастливой, или уедете с ним и начнете очередной тур танцев с дьяволом.
— Я бы предпочла петь с ангелами.
— А я думал, у вас нет музыкальных талантов, миссис Берд.
— Мы вернулись к официальному общению, ваша светлость?
Наступила долгая пауза. Оба стояли неподвижно, освещенные только тусклыми лучами света, попадающими в коридор сквозь единственное маленькое окошко.
— Вы не оставляете мне выбора, Розамунда. Остается сделать только одну серьезнейшую вещь, прежде чем окончательно решить вопрос о вашем незавидном будущем.
— Ваш оптимизм вдохновляет, сэр.
— Пожалуй, я не всегда таков. Но когда имеешь перспективу второй раз за один день встречаться с одним из глупейших людей, с какими мне когда-либо приходилось общаться, это всегда поднимает настроение.
Он стоял совсем близко, и Розамунда не могла отвести взгляд от его пронзительных синих глаз.
— Как я уже сказал, осталось сделать только одно…
Неожиданно он наклонился и коснулся губами ее лба. Словно тысяча очагов, согревающих дома холодными зимними ночами, одновременно вспыхнули, опалив ее огнем. Розамунда судорожно вздохнула, совершенно непривычная даже к такому незначительному проявлению нежности. Впервые в жизни она почувствовала, какой приятной может быть близость с мужчиной.
Люк отстранился и долго смотрел на нее потемневшими глазами, а потом снова наклонился, но на этот раз его теплые губы коснулись ее губ.
Розамунда не понимала, что с ней происходит. Все ее чувства обострились. Она услышала тихий звук. Что это было? Стон? Все ее тело покрылось гусиной кожей, словно она замерзла в сугробе, а потом окунулась в горячую ванну.
Мысли путались. Люк легонько куснул ее губу, и по телу Розамунду прокатилась волна дрожи. Его язык мягко, но упорно раздвигал ее плотно сомкнутые губы, и она наконец догадалась, что Люк пытается проникнуть внутрь ее рта. Герцог был настойчив. Она покорилась и расслабилась, чувствуя, что ее переполняет, захлестывает восторг. Его язык, судя по всему, чувствовал себя весьма комфортно во рту. Но ведь это был ее рот! Нет, еще немного, и она наверняка лишится чувств.
Никто и никогда не целовал ее так! Да она вообще знала совсем немного о поцелуях. Гораздо чаще, чем удовольствие, ей приходилось, ощущать грубость и боль. Однако то, что он с ней делает, — это дурно… греховно… но как приятно!
Розамунда вдохнула пьянящий запах табака и хвойного одеколона. От герцога веяло старомодной элегантностью. И еще грустью, надежно спрятанной под внешним лоском.
Люк снова отстранился. Розамунда еще не успела вернуть себе способность дышать, а уж тем более подумать обо всем случившемся, когда он открыл дверь и громко сообщил:
— Только после вас, миссис Берд!
Алджернон, одетый в лучший воскресный костюм, стоял у окна. О том, что он в трауре, напоминала только узкая черная повязка на рукаве.
Тепло жизни моментально покинуло тело Розамунды, уступив место уже ставшему привычным ледяному страху. Но ее способность прятать испуг под покровом внешнего безразличия не подвела и на этот раз.
— Моя дорогая кузина! — Алджернон низко поклонился.
— Алджернон. — Розамунда сделала движение, которое человек с очень богатым воображением мог бы принять за реверанс.
Герцог предложил им обоим сесть на диванчик у большого камина, некогда вырезанного из огромной плиты белого мрамора, теперь пожелтевшего от времени. С некоторой агрессивностью он поглядывал на гостя, словно сокол на потенциальную добычу. Нет, скорее хищный гриф…
— Как это все грустно, дорогая моя, — вздохнул Алджернон.
Розамунда не произнесла ни слова!
Алджернон покосился на герцога. Лоб кузена покойного Алфреда Берда был покрыт испариной. Такие же капли выступили и над верхней губой. Оба всегда сильно потели, причем не только в жару, но и в холод. Его сальные волосы — пепельного цвета, с вкраплениями рыжего, — были напомажены и зачесаны вперед. Он называл эту прическу «а-ля Брут». Глядя на него, Розамунде всегда становилось не по себе. Он был удивительно, сверхъестественно похож на ее умершего супруга.
