Джинн Калогридис - Дьявольская Королева

ГЛАВА 5

Слово «poggio» означает «холм». Вилла Поджо-а-Кайано, которую мой прадед купил в 1479 году, находится неподалеку от Тосканы, на травянистой возвышенности в провинции. Изначально дом был простым трехэтажным зданием под красной черепичной крышей, но Лоренцо Великолепный сделал из него нечто большее. Стену нижнего этажа, обращенную на передний двор, он украсил портиком с грациозными арками. От центральной арки полукружьями расходились две лестничные дуги, которые встречались у величавого входа. Фронтон покоился на шести колоннах в стиле греческого храма. Одинокое здание стояло в окружении пологих холмов и рек. Невдалеке возвышались горы Альбано.

Кларисса объяснила, что никому и в голову не придет искать нас здесь, поскольку вилла расположена к северо-западу от города, а повстанцы будут прочесывать дороги, ведущие на юг. Мы проведем здесь ночь, и тетка составит план, согласно которому мы спокойно доберемся до Неаполя.

Мы въехали в открытые ворота. Кашляя от пыли, босиком вышли из экипажа и предстали перед онемевшим от удивления садовником. Мы так утомились и перенервничали, что не могли ни есть, ни спать. Тетя задумчиво бродила по безупречно ухоженному регулярному саду, а я носилась перед ней, надеясь упасть от изнеможения. На небе собрались сизые облака, прохладный ветер пропах дождем. Мне никак не удавалось избавиться от страшной картины: глаза мальчика, смотрящие на меня с изумлением и упреком. Я познала суть убийства: страдания жертвы коротки, а муки убийцы вечны.

Я моталась по саду весь день, но мальчик не отставал. Кларисса больше не говорила о нем. Наверное, в своем усилии продумать будущее она быстро о нем позабыла.

Настал вечер, мы с тетей съели жирный суп и отправились наверх. Кларисса сама меня раздела. Когда она расшнуровала мой лиф, на мраморный пол со стуком упал черный гладкий камень, а за ним беззвучно опустился листок окопника. Я наклонилась, сдерживая сердитые слова.

— Это тебе дал Козимо? — спросила тетя.

Я вспыхнула и кивнула. Кларисса тоже кивнула.

— Береги их, — сказала она.

Уложив меня в постель, тетя села в соседней комнате и при свете настольной лампы стала что-то писать. Я сунула окопник и камень под подушку и уснула под скрип пера по бумаге.

Ранняя летняя гроза пригнала в дом холодный ветер, и некоторое время спустя меня разбудил стук деревянных ставней; быстро появившаяся служанка поспешно прикрыла их. В соседней комнате при свете свечи плясала тень тети Клариссы. Ставни продолжали стонать и глухо жаловаться.

Когда наконец я снова заснула, сны были тревожными, состоявшими не из образов, а из звуков. Крики тетки, требующей, чтобы мужчины отпустили ее юбки, ржание лошадей, призывы повстанцев, жаждущих нашей смерти. Мне чудился стук лошадиных копыт, шум дождя, мужские голоса и отдаленные раскаты грома.

Сознание вернулось, словно вспышка молнии. Я поняла, что стук копыт, голос Клариссы и более низкий мужской голос звучат в реальности.

Соскочив с кровати, я подбежала к окну. Оно находилось невысоко, и я могла бы спокойно в него посмотреть, но мне мешали ставни, до которых мне было не дотянуться. Я осмотрелась в поисках стула, в этот момент отворилась дверь, и вошла служанка. Она была немногим старше меня, но достаточно рослая. Повинуясь моему нетерпеливому приказу, она открыла ставни и отпрянула, ее глаза широко распахнулись от страха.

Я выглянула. На большой лужайке, выстроившись в четыре ряда, стояли две дюжины всадников с саблями у пояса.

Моя вера в магию Руджиери обрушилась в одно мгновение, Крыло ворона оказалось бесполезной вещицей. Мне никогда не прийти к власти, мне вообще не суждено повзрослеть. Я попятилась от окна.

— Где она? — шепотом спросила я девочку.

— Мадонна Кларисса? У входной двери. Говорит с двумя мужчинами. Они просили привести вас. Она на них сердита, не желает вас будить. Она их ругает, и они… — Служанка прижала ладонь к губам, словно испугалась, что ее стошнит, затем взяла себя в руки. — Вчера вечером мадонна Кларисса позвала меня и сказала, что, если с ней что-нибудь случится, я должна отвести вас к родственникам ее матери. — Служанка нервно глянула на дверь. — Они будут вас искать, если мы не спустимся. Но…

Я вопросительно подняла брови.

— Но мы можем воспользоваться служебной лестницей, — продолжила она. — Нас никто не увидит. Здесь есть места, где можно спрятаться. Думаю, мадонна Кларисса хочет этого.

Я надеялась, что тетка действительно этого хочет. Она знала: если я не появлюсь, повстанцы станут ее пытать, чтобы выяснить, где я, и могут даже убить. Побег казался возможным, хотя и маловероятным, но мое исчезновение, несомненно, было бы для Клариссы крайне опасным. Взвесив все это, я медленно подошла к кровати, пошарила под подушкой и вынула спрятанный камень. Я посмотрела на его блестящую поверхность — черное зеркальце на моей ладони — и увидела отражение Клариссы.

Тетя подняла меня, дав притронуться к детскому лицу Лоренцо; подняла, спасая от повстанцев, даже когда те пытались порвать ее на части. Ничто не мешало ей спокойно уехать с мужем и детьми, оставив нас, наследников, в руках повстанцев. Но, как и ее дед, Кларисса не могла бросить людей ее крови.

Я положила бесценный камень на подушку, сняла серебряный талисман на кожаном шнурке и опустила его подле камня.

— Принеси, пожалуйста, мою одежду, — велела я служанке. — Я выйду к ним.

Образы того дня четко запечатлелись в памяти: долгий спуск по лестнице, вестибюль, Кларисса в накинутой на плечи шали, скрывающей разодранную золотую парчу. Поврежденная рука — сейчас она была подвешена на косынке — не оставила в ее лице ни кровинки. Хотя человек, с которым говорила тетя, был на голову выше нее и по обе стороны от него стояли мужчины такого же роста, Кларисса казалась выше их всех. Она резко жестикулировала здоровой рукой и вела себя так же бесстрашно, как и с кардиналом в то утро, когда Пассерини сообщил ей о снятии Папы Климента.

Услышав мои шаги, тетин собеседник повернул голову. Он был очень спокоен, и я вспомнила оброненные Пьеро слова о собаке: та, что не лает, скорее всего, и укусит. Волосы, борода и глаза мужчины были одного цвета с коричневым плащом. Это был Бернардо Ринуччини, командир повстанцев.

Помню, как округлились его глаза при моем появлении, как открыла рот тетя Кларисса. Она обернулась через плечо и застыла.

— Обещайте, что не причините ей вреда, — обратилась я к генералу. — Тогда я пойду с вами.