– Что стало с прибылью?
– Боже правый! – Он закатил глаза, но успел заметить, как она зажмурилась от его богохульства, и вспомнил, что с ней нельзя перегибать палку. Он не без труда боролся с соблазном причинить ей боль, высмеять, даже когда речь шла о серьезных вещах, как сейчас.
Он вытащил из-за отворота рукава надушенный носовой платок и промокнул себе лоб. Потом снова опустился в свое кресло и спокойно ответил:
– Приходится платить работникам. Все дорожает – рабочие руки, сырье, все! Даже водоросль, перерабатываемая на золу, даже баржи, доставляющие ее. Все!
Он умолк, положил локоть на край стола, опустил подбородок на ладонь. Через некоторое время он произнес с деланной покорностью:
– Если к концу месяца у меня не будет этих денег, то, боюсь, делу уже не поможешь.
В комнате повисла тишина. Воздух застыл. Огоньки свечей перестали колебаться, единственным движением осталось стекание воска на серебряные блюдечки хрустальных подсвечников.
Он опустил глаза, приказав себе сохранять смиренный вид, изображать терпение, не двигаться. Наконец шорох ее платья подсказал ему, что она встала. Тогда поднялся и он, проявив учтивость, подобающую супругу, только что с приятностью отужинавшему в обществе жены, распахнул перед ней дверь и, как лакей, оставил руку на дверной ручке, пока она не миновала ее. Он не пошел за ней, так как знал, что она направится прямиком к себе. Закрыв дверь, он вернулся за стол и щедро плеснул себе еще бренди, который вылакал в два глотка. Потом поджал губы и стал постукивать по ним кончиками пальцев.
Он был доволен результатом. Ему даже не пришлось прибегать к крупнокалиберному орудию, то есть упоминать Аннабеллу. Прояви Розина больше упрямства, он был бы вынужден на нее надавить, а лучшим средством для этого был ребенок. Хватит на сегодня Аннабеллы! Даже упоминание этого имени действовало сейчас ему на нервы. Случившееся днем здорово его напугало. Что, если девчонка ненароком проболтается Розине об увиденном? Розина, несомненно, сбежит и потребует развода, чего ему совсем не хотелось, поскольку жена была насосом, качавшим деньги из единственного не иссякшего источника – своей матери.
Для Розины не было тайной, что он устраивает на своей половине карточные игры, но она не подавала виду, что ей известно больше, так как не располагала доказательствами. Он полагал, что обставляет эту сторону своей жизни с максимальной осмотрительностью, так как приглашал женщин только тогда, когда был уверен, что жена далеко уехала. Ему и в голову не приходило, что среди слуг могут оказаться предатели. Руку, дающую еду и питье, причем щедро, не кусают. Однако эта циничная философия не распространялась на Элис, которая при возможности без всякого снисхождения перерезала бы ему горло. Он считал большим везением, что она всегда отлучалась вместе с хозяйкой.
Он покинул столовую, пересек холл, зашел в гостиную и, присев за столик у окна, сделал несколько пометок.
«Фабрика, 5 тысяч фунтов». Для расплаты с самыми насущными деловыми долгами требовалась именно эта сумма, а не восемь тысяч, но этим его долги не исчерпывались. «Г.Б., тысяча гиней». На данный момент Бостон, проклятый выскочка, удовлетворится и этим. Либо ему везет, как тысяче чертей, либо он водит его за нос. Только зачем прикидываться сыну производителя ножниц, выросшему среди нечистот, а теперь роскошествующему в загородном особняке и корчащему из себя вельможу, вхожего в клубы миллионеров?
«Лейтон, триста гиней». Написав это, Эдмунд оживился: сумма предназначалась для покупки новой лошади для охоты. Проклятый Лейтон не откроет ворот своей конюшни, пока не получит наличные. Эдмунд уже полгода помирал по этой лошади, словно это была женщина, а не бессловесная тварь.
«Портной, сто фунтов». Эти деньги успокоят привереду, который не хотел, чтобы Эдмунд одевался у него, однако боялся ему отказать, зная, что одного слова того будет достаточно, чтобы сильно сократить его клиентуру.
«Блант, двести гиней». «Блант» – фамилия его кухарки, муж которой был кузнецом, а также участвовал в кулачных боях. Эдмунд Легрендж питал большое уважение к Джеймсу Бланту. Благодаря ему он уже много лет выигрывал кое-какие денежки. Через две недели Бланту предстояло сразиться с Крэггом-«быком» из Шилдса. Соперники стоили один другого и могли продержаться полсотни раундов, однако Эдмунд готов был поставить пятьдесят против пятнадцати, что его фаворит одержит победу.
Он сделал еще одну пометку. На бумаге появилось имя «Джесси», рядом с которым он написал «100 фунтов». Потом, склонив голову набок и улыбнувшись, он изменил «100» на «200». Он всегда был щедр со своими женщинами, поэтому, в частности, они и соревновались за его внимание.
Получив общую сумму, он сжег бумагу в пламени свечи, после чего, откинувшись в кресле, удовлетворенно кивнул. Лично ему оставалась добрая тысяча; этого хватит, чтобы пока перебиться.
Он не сомневался, что деньги будут, но мысль о дочери испортила его торжество.
Завтра утром он встанет раньше обычного и принесет ей подарки; она получит пони, нравится это Розине или нет. Девчонке пора научиться ездить верхом. Надо будет почаще с ней видеться, чаще демонстрировать свою привязанность. Необходимо сделать все, даже невозможное, чтобы она забыла увиденное днем.
Глядя на темнеющий сад, он с немалым удивлением обнаружил, что дневное происшествие взволновало и его. Мысль о том, что он может лишиться любви дочери – о возможности утратить ее уважение он не задумывался, – заставила его поежиться от страха. Ощущение было незнакомое, так как раньше ему не приходилось чего-либо бояться. Он знал, что девочка питала некоторые чувства к Розине, но его она и подавно обожала, и он задался вопросом, какие последствия возымеет изменение ее отношения к нему после сегодняшней сцены. Ответ не заставил себя ждать, но он только презрительно махнул рукой, ведь людей, которые переставали его любить или становились бесполезными ему, он вышвыривал из своей жизни, причем с гарантией, что вышвыриваемый, будь он хозяин жизни или пария,[2] станет долго зализывать раны.
Аннабелла все еще завтракала, когда к ней в комнату вошла мать в сопровождении Элис и Каргилла, тащившего множество свертков.
– С днем рождения, милая!
– Спасибо, мама!
– С днем рождения, мисс Аннабелла!
– Спасибо, Элис.
Приняв поздравления, она взялась за свертки. С детской непосредственностью она начала с самого объемистого, в котором обнаружила куклу в чудесном платье, присланную тетей Эммой и дядей Джеймсом. Она вскричала: «Какая красота, мама!» – однако предпочтение отдала негритенку, моргавшему, стоило потянуть за веревочку. Отец побывал в ее комнате еще до того, как она поднялась, и оставил музыкальную шкатулку с двумя мелодиями и этого моргающего негритенка. Столь раннее появление отца сперва лишило ее дара речи, но он рассмешил ее, прошептав: