– До чего же мне нравится это место, – блаженно потянулся Бак. – Всякий раз, как я сюда приезжаю, я спрашиваю себя, отчего же мне приходится уезжать?
Он просунул голову на кухню и осведомился у кухарки, что она готовит на обед.
– Здравствуйте, мистер Вингейт, – приветствовала кухарка и экономка Хэтти. – Ничего особенного, разве только жареные цыплята по-кентуккийски и печеные бананы – именно такие, какие вы любите, вот, пожалуй, и все.
При этих словах темная физиономия Хэтти буквально расплылась в широчайшей улыбке, а Бак, улыбнувшись в ответ, произнес:
– Вот почему вы мне по сердцу, Хэтти. Вы совершенно точно знаете, чем можно завоевать сердце мужчины.
– Не всякого мужчины, уверяю вас, мистер Бак, – отпарировала Хэтти, возвращаясь к плите, но продолжая улыбаться. Она весьма одобряла мистера Вингейта и частенько говаривала Фрэнси: «Выходите за него, мисс Фрэнси. Он ваше самое лучшее приобретение».
– Но ведь он женат, – без особого воодушевления протестовала Фрэнси, на что ее экономка пренебрежительно поджимала губы и резонно возражала:
– Разве мужчина уже и развестись не может? Да вы и сейчас, словно муж и жена, только свидетель тому – один Господь Бог.
– Ты права, Хэтти, – обыкновенно отвечала ей хозяйка. – Мы действительно муж и жена перед Богом.
Потом, ворочаясь в постели без сна, она так и эдак примеривала к себе эту мысль, особенно когда Бак подолгу отсутствовал и она знала, что он находится у себя в доме в Вашингтоне вместе с Марианной.
Бак разделся и направился в душ, что-то напевая высоким голосом и безбожно перевирая мотив. Фрэнси снова развеселилась.
– Знаешь что? – позвал он ее из ванной.
– Что?
– У меня кое-что для тебя есть. Лежит в моей дорожной сумке.
У Фрэнси заблестели глаза:
– Ты привез мне подарок?
– Да, и притом совершенно особенный. – Бак появился в спальне с полотенцем, обвязанным вокруг бедер. – Надеюсь, тебе понравится.
Фрэнси открыла сумку, увидела небольшую золотую коробочку и вопросительно посмотрела на Бака.
– Открывай, не бойся, – ободрил он ее, а сам стал пристально наблюдать за лицом Фрэнси в момент, когда она открывала крышку. В коробочке оказался на диво выполненный миниатюрный портрет Олли, поражавший своим сходством с оригиналом. Фрэнси прижала к груди коробочку с портретами, не выдержав, разрыдалась.
– О Господи, Фрэнси, – бросился к ней Бак, – извини, если я тебя невольно огорчил. – Он присел рядом на кровать и виновато заглянул ей в глаза. – Портрет скопирован с фотографии, которая хранится у тебя в спальне. У Энни тоже есть такая фотография, и она ненадолго одолжила ее. Мне кажется, художник удивительно точно уловил выражение его лица. Но, Фрэнси, милая, я ни в коем случае не хотел тебя опечалить.
В глазах Фрэнси все еще стояли слезы.
– Да, это Олли. Очень похож – оттого я и плачу. Это на самом деле самый лучший, самый чудесный подарок.
Так случилось, что повода заговорить о своей беременности Фрэнси не представилось. На следующее утро она с тоской наблюдала, как Бак садился в машину, торопясь в Сан-Франциско. Она знала, что он остановится в отеле «Эйсгарт», и, помахав рукой ему на прощание, позавидовала Энни, что та может себе позволить свободно общаться с ним и даже пообедать где-нибудь в ресторане, не опасаясь скандала и пересудов. После отъезда Бака на ранчо стало как-то особенно пусто, и, повинуясь внезапному импульсу, она тоже решила вернуться в Сан-Франциско.
Гарри Хэррисон видел, как машина его сестры подкатила к подъезду дома, который она нагло выстроила по соседству. Гарри как раз собирался уходить, но задержался у дверей, наблюдая за тем, как сестричка выбралась из машины и быстро прошла в дом, не удостоив его даже взглядом. На ней были довольно простенькие юбка и жакет, да и ее скромный «фордик» в подметки не годился его роскошному «де кормону», но между тем, он вынужден был это признать, от нее исходила спокойная уверенность очень богатого человека, которым она, черт ее возьми, с полным основанием могла теперь считаться.
Продолжая молча негодовать по поводу Фрэнси, Гарри направился в клуб «Пасифик Юнион». Он размышлял также о корпорации Лаи Цина и о том, каким таким образом этому Мандарину удалось отделаться лишь небольшими убытками во время не столь давнего крушения рынка ценных бумаг, в то время как он сам чудом избежал полного разорения. Конечно, думал Гарри, большинство людей по-прежнему считают его богатым, но они не знают, что ему удалось сберечь только жалкие крохи своих миллионов, да и то разрабатывал стратегию и руководил спасательными операциями, к сожалению, не он. Торговый и сберегательный банк Хэррисонов уцелел, но Гарри утратил свои руководящие позиции и уже не считался председателем совета директоров. Поэтому нынче он не слишком хорошо представлял себе, что делается в банке, и не имел доступа к его авуарам; что же касается рынка товаров и услуг, а также импорта каучука и плодов какао, то тут Гарри понес огромные убытки, и в связи с разразившейся паникой на бирже его вложения таяли, как весенний снег.
Он, правда, получил те деньги, которые причитались ему из «чрезвычайного фонда», но основной капитал Гарри, вложенный в фосфатные шахты в Латинской Америке, прибыли пока не приносил. Гарри нисколько не сомневался, что со временем деньги потекут, а пока надо было просто продержаться. Сейчас всем приходится несладко – крупнейшие банки и целые отрасли промышленности терпят крах. Ничего, настанет день, и все богатство Хэррисонов вернется сторицей. И вот тогда он будет, подобно дедушке, покупать надежнейшие на свете золотые слитки и прятать их в сейфе. Но как бы то ни было, сегодня его несчастный отец переворачивается в могиле, глядя на преуспевание дочери-шлюхи, которым она обязана исключительно своей скандальной связи с этим поганым китайцем.
Клуб был переполнен, но цепкие глаза Гарри Хэррисона быстро разыскали в толпе Бака Вингейта, который беседовал с двумя известными в Сан-Франциско бизнесменами. Гарри сразу же направился к нему и по-приятельски хлопнул по плечу.
– Добрый вечер, Бак, – приветствовал он Вингейта вполне дружелюбным тоном, отвешивая общий поклон окружающим. – Насколько я понимаю, ты занят сейчас, но я был бы не прочь перемолвиться с тобой словом, когда ты освободишься, идет?
Меньше всего Баку хотелось видеть Гарри Хэррисона, а тем более разговаривать с ним, но у него не было выбора – часть «чрезвычайного фонда» Хэррисона по-прежнему находилась под опекой его адвокатской конторы.
– Я вернусь в отель «Эйсгарт» часам к пяти, – холодно проговорил он. – Почему бы тебе не зайти в это время?
