После разговора с Локи я была растеряна и с трудом собиралась с мыслями. Пока я выбирала взглядом того человека, которого нужно защитить, она нанесла удар.
Кто-то внизу упал. Еще кто-то полетел с лошади, рухнул на лед, сбитый стрелой с седла.
Гунн ликующе крикнула, промчалась над землей и подхватила в объятия одного из упавших.
Дело сделано. Душа исторгнута из тела, ее не вернуть.
Я застыла, и мир вокруг меня замер. Если нет любви… если истинный возлюбленный живет лишь в мыслях женщины, к чему все это? К чему я сама? Если я сейчас растаю, превращусь в лужицу холодной воды, в облачко морозного пара, не лучше ли будет смертным, да и богам тоже? Никто не будет страдать от любви, сердца будут холодно стучать в груди, будто камни…
«Фрейя, Фрейя! – раскатился под небом гулкий голос, нежный и страстный, слышимый мне одной. – Оставь эти заботы, недостойные тебя. Только я могу дать тебе любовь, которую ты жаждешь. Пойми же – никто в мире не может мне противиться, все будет в моей воле. И в тот раз, и в этот, и всегда. Смирись и приди ко мне. Только я дам тебе полное счастье…»
Вот как? Я обернулась и гневно взглянула вверх. Он смотрел на меня издалека – красивое суровое лицо, смягченное нежной мольбой, левый глаз – синий, правый – черный и пустой. Где-то возле него уже порхала мотыльком Гунн с ее добычей.
– Вот как? – закричала я, и мой голос зазвенел от края до края вселенной. – Думаешь, в этот раз ты меня переиграл, ётунши сын одноглазый?
Не тратя больше слов, я глубоко вдохнула, собирая свою силу. В моей власти сотворить чудо. В моих силах одолеть смерть.
Я посмотрела вниз, на реку. Сражение уже почти затихло. На льду чернели тела.
Один их тех, кто упал – сбитый стрелой с седла, – с трудом приподнялся и сел, опираясь руками о снег… Свесив голову, тяжело дышал, стараясь прийти в себя.
Пока я существую, даже Одинову копью не убить любовь и надежду на счастье. Я буду искать моего Ода, пока живу, и тысячи смертных женщин найдут его в глазах тысячи смертных мужчин. Они будут сильны моей силой, я буду счастлива их счастьем. И я не сдамся, я никогда не сдаюсь.
И даже ты, Один, возложишь самые яркие цветы твоей мудрости к моим ногам.
(Окончание истории Снефрид – в романе «Ворон Хольмгарда».)
Эволюции творческих замыслов удивляют меня саму. Цикл «Свенельд» создавался в жанре исторического реализма, и даже если в нем применялась магия, то события в реальной плоскости имели реалистичные причины. В романе «Оружие вёльвы» от этого принципа пришлось отступить: глупо писать роман о колдунах с неработающим колдовством, да и в сагах масса фантастических сцен с тем же колдовством не мешает их достоверности. «Янтарный след» завел нас в настоящее мифологическое фентези, чего я сама не ожидала. Но если, через тридцать с лишним лет моих творческих упражнений, сами боги захотели быть явленными, им не скажешь: извините, у нас тут реализм. Конечно, лучше было бы фентези выделить в какое-то отдельное производство, но окончание истории Снефрид, само по себе еще довольно длинное, было написано раньше начала и находится в реалистическом романе «Ворон Хольмгарда», откуда его уже никак не вытащить.
Языческая религия в целом чрезвычайно многообразна и изменчива, и эта изменчивость – норма ее жизни. Ни один из вариантов не будет более или менее правильным по отношению к другим, они равноправны. Описывать систему языческих преставлений (и традиционной культуры) все равно что писать портрет моря: он может быть очень похож здесь и сейчас, но в другом месте море уже сейчас другое, а в этом через полчаса сделается другим.
К тому же надо понимать характер наших источников. Как источник изучения богов и магии у нас есть Эдды, скальдическая поэзия, изображения на камнях и другие. Но нужно понять: рассказы Снорри или Саксона Грамматика о богах излагают нам не подлинную биографию Одина, а представления о нем, существовавшие в 12–13 вв. Это снимок даже не живого «моря», а рассказ о море, виденном предками двести лет назад. Как всякая часть фольклора, они впитывают бродячие сюжеты, изменяются в угоду моде или новым моральным представлениям и так далее.
Наука располагает огромным массивом исследований одинической религии – и чисто научных (изучающих именно эти представления о ней, отраженные в источниках), и теми, что делаются современными последователями Одина, рунологами, шаманами и прочими. Об одном и том же предмете существует масса мнений. Один и тот же бог понимается как сезонный архетип, философское понятие, ипостась другого бога (или просто другое имя какого-то бога). Если мы возьмем пару богов, то они окажутся отцом и сыном (Ньёрд и Фрейр), и разными ипостасями одного бога (Ньёрд и Фрейр, Один и Бальдр), светлой и теневой стороной одного бога (Один и Локи), даже разными именами одного и того же бога (Фрейя/Фригг/Гевьюн/Урд). По Эдреду Торсону, целых восемь богов являются ипостасями Одина, то есть в истории о смерти Бальдра Один поучаствовал сразу в пяти ролях (Один, Бальдр, Локи, Хёд, Хермод). А если вспомнить, что в ней же Локи представал в образе двух персонажей женского пола, то это уже будет ипостась ипостаси… Не говоря уж о том, что о родственных и брачных связях богов существовали несовместимые между собой версии. (Например, что мужем Ньёрун был не Ньёрд, а Тюр, и Фрейр приходился ему внуком.) Зато версии, что Великая Вёльва, пророчица из мира мертвых – это мать Одина, великанша Бестла, а Мимир приходится ему или дедом, или дядей тоже по матери, мне показались очень удачными – ведь именно предки по материнской линии охотнее всего дают герою советы и приносят вести с того света.
Целостной, связанной, логически выстроенной системы этих представлений никогда и нигде не существовало, поэтому противоречия не должны нас пугать. Не думаю, что есть смысл в попытках отождествить разные образы через сюжетное сходство: в фольклоре одни и те же сюжеты могли привязываться к разным перонажам, и это не значит, что Гулльвейг, Ангрбода, Аурбода, Хюррокин (и Фрейя заодно) – один и тот же персонаж под разными именами, если о них рассказывали в чем-то схожие истории. В каждой отдельной историри персонаж нес свой смысл, но эти смыслы порой пересекались, поскольку брались из одной и той же системы представлений. И в древности одни идеи, образы и
