— Союзные войска?.. Нет, Дезире, нет! Наше правительство. Наше! Они уже послали к императору генерала Бекера, чтобы взять Наполеона под надзор. Директория…
— Директория?
— Новое правительство называет себя Директорией. Они уже ведут переговоры с союзниками. Карно и Фуше, и еще пять директоров. Я так боюсь их… — она вновь принялась плакать. — Послушай, на улице, сзади моей кареты кричали: «Долой Бонапарта!»
Вдруг дверь широко открылась. Жозеф!
— Жюли, нужно немедленно готовиться к отъезду. Император хочет немедленно покинуть Париж и жить в Мальмезоне. Вся семья поедет с ним. Едем, Жюли, прошу тебя, едем!
Жюли вцепилась мне в плечи, как сумасшедшая. Она говорила, что ни за что на свете, ни за что меня не покинет. У Жозефа глаза метали молнии, его лицо с мешками под глазами было бледно, он не спал уже двое суток.
— Вся семья едет в Мальмезон, Жюли, — говорил он.
Я освободила плечи от пальцев Жюли.
— Жюли, тебе нужно ехать с мужем.
Она затрясла головой. Зубы ее клацали.
— Не разрешите ли взять вашу коляску, чтобы Жюли, дети и я могли проехать в Мальмезон? — спросил Жозеф, избегая моего взгляда.
— Я хотела предложить мою коляску м-м Летиции, но, может быть, вы поместитесь все. Гербы Швеции видны хорошо.
— Помоги мне, Дезире, помоги мне! — кричала Жюли.
Жозеф быстро подошел к ней, поднял и повел к двери.
Прошел почти год, как умерла Жозефина. В Мальмезоне сейчас все розы в цвету…
Париж, ночь с 29 на 30 июня 1815
Его шпага лежит на моем ночном столике, его участь решена, и последняя точка поставлена мною!
Об этом сейчас толкуют всюду. Толкуют о моей великой миссии, а я не испытываю ничего, кроме горя, и у меня синяк на коленке. Может быть, ночь пройдет быстрее, если я буду писать…
Утром, едва начался день, нация пожелала говорить со мной. Это неправдоподобно, но это так и было!
Я только что проснулась и еще лежала в постели.
Солнце уже пекло нещадно. Оно сжигало своими лучами уже выстраивающиеся очереди возле лавок мясников и булочных.
Слышались раскаты орудийных залпов, которые доносятся от ворот города. Это стреляют наши пушки, но на это никто не обращает внимания. Пруссаки и англичане, саксонцы и австрийцы берут Париж приступом. А народ занят другим: сейчас важнее всего не потерять сознания от жары в очередях за куском хлеба…
Вошла Иветт и сказала, что граф Розен хочет безотлагательно поговорить со мной. Прежде чем я ответила ей, швед бросился к моему изголовью.
— Имею честь сообщить вам, что представители нации желают говорить с Вашим высочеством, как только вы сможете их принять.
Говоря это, он лихорадочно застегивал свой парадный мундир. Я не могла не засмеяться.
— Я не слишком искушена в вопросах этикета, но коли вы вторглись в мою спальню так рано, то должны были хотя бы закончить свой туалет.
— Простите, Ваше высочество. Нация… — пробормотал он.
— Какая нация? — мне расхотелось смеяться.
— Французская нация. — Граф Розен застегнул последнюю пуговицу и стоял в положении «смирно».
— Кофе, Иветт, — приказала я. — Крепкий кофе! — Я разглядывала графа и чувствовала замешательство. Прежде чем я выпила кофе, я заставила его объяснить мне все медленно и толково, иначе я ничего не поняла бы. — Что хочет от меня французская нация, скажите мне совершенно четко?
— Нация, вернее, представители нации просят аудиенции. Это очень срочно. Так сказал мне человек, которого сюда прислали. Поэтому я надел парадную форму.
— Да, я вижу.
— Этот человек ждет ответа.
— Через полчаса я могу принять его. Представители нации… конечно… Но не вся же нация, граф?
Я болтала глупости, чтобы не показать своего смятения. Чего ожидают от меня? Я была в поту, но руки были холодны, как лед.
Я надела легкое белое платье и белые сандалии. Иветт хотела причесать меня как можно лучше, но я не могла усидеть на месте.
В то время, как я еще пудрила нос, объявили о прибытии этих господ. Господа… Кто такие эти господа?..
Из-за жары все ставни большой гостиной были закрыты. На диване, под большим портретом первого консула, сидели трое мужчин. Когда я вошла, они встали. Это были представители нации.
Нацию представляли их превосходительства Фуше и Талейран. Я не знала человека, который был с ними. Он был маленького роста и очень худ. На нем был белый парик, по старинной моде, и потертая иностранная форма.
Когда я подошла, я заметила, что его щеки и лоб изрезаны сеткой морщин. Но глаза на лице этого старика сияли необычным блеском.
— Ваше высочество, позвольте представить вам генерала Лафайета, — сказал Талейран.
Мое сердце остановилось. Нация! Нация действительно пришла ко мне! Я сделала реверанс, но от волнения он получился неловким, как у школьницы.
Тусклый голос Фуше нарушил молчание:
— Ваше высочество, от имени французского правительства…
— Вы действительно пришли ко мне, генерал Лафайет?.. — прошептала я.
Лафайет засмеялся так просто, так сердечно, что я немного воспряла духом.
— Папа никогда не расставался с первым листком, где были напечатаны Права человека. Этот листок хранился в его комнате до самой его смерти. Я никогда не предполагала, что буду иметь счастье и честь познакомиться с самим Лафайетом, да еще в моей гостиной. — Я замолчала, смутившись.
— Ваше высочество, от имени французского правительства, представленного здесь министром иностранных дел Талейраном и мной, и от имени народа, представленного депутатом генералом Лафайетом, мы обращаемся к вам в этот серьезный момент, — продолжал Фуше.
Только тогда я поглядела вокруг.
Фуше — один из пяти директоров нынешнего французского правительства; Талейран, только вчера вернувшийся с Венского конгресса, где он представлял Францию Бурбонов. Оба — бывшие министры Наполеона, оба украшены знаками отличия, оба в расшитых золотом мундирах. И рядом с ними Лафайет в поношенной форме, без знаков отличия.
— Могу ли я быть чем-нибудь полезной вам, господа? — спросила я.
— Я давно предвидел возможность подобных обстоятельств, Ваше высочество, — сказал Талейран. Он говорил очень тихо и быстро. — Быть может, Ваше высочество вспомнит — однажды я сказал вам, что когда-нибудь французский народ может обратиться к вам с большой просьбой. Вспоминаете ли вы это?
Я кивнула.
— Сейчас наступил такой момент. Французский народ обращается с просьбой к наследной принцессе Швеции.
Мои ладони были совершенно мокры от волнения и страха.
— Мне хотелось бы представить Вашему высочеству картину нынешнего положения дел в стране, — заявил Фуше. — Войска союзников — возле Парижа. Князь Беневентский обратился для переговоров к Веллингтону и Блюхеру, чтобы предотвратить взятие Парижа штурмом, разрушение и грабежи. Разумеется, мы предлагали союзникам безоговорочную капитуляцию.
