Ознакомительная версия.
— Воистину так, — тихо сказал Джон.
— Как все это воспринимает Джонни? Тяжело ему?
— Это и неудивительно, — сказал Джон. — Я не разрешил ему ехать сюда, чтобы видеть, как все закончится. Но сам я должен это увидеть.
— Ну, что ж, — уже веселее сказал она. — Я пошлю в пекарню за обедом для тебя. Если ты хочешь занять место в зале суда, завтра тебе придется встать пораньше.
Суббота, 20 января 1649 года
Александр и Джон вместе отправились в Вестминстер. Процесс должен был состояться в Вестминстер-холле, открытом для публики. Эту самую публику завели в загончики, выгороженные в зале, чтобы исключить возможность нападения на судей или попытки освободить короля. Только богатые зрители получили возможность расположиться на галереях, опоясавших холл по боковым стенам. Джон и Александр предпочли толпиться в общей массе.
— Как в партере театра, — пожаловался Александр, которого пихали и толкали со всех сторон.
Галереи начали заполняться к полудню, и, когда опоздавшие попытались пробиться вперед, в холле возникла яростная давка. Традескант и Александр боролись за то, чтобы удержать свои места, а всеобщая толкотня была близка к тому, чтобы превратиться в выталкивание народа из зала. Тут открылись двери, и вошли судьи.
Прежде всего, внесли меч и жезл,[34] затем свое место занял лорд-председатель городского совета Брэдшоу, по обе стороны от него сидели советники по юридическим вопросам. Большая черная шляпа председателя была низко натянута на уши. Александр Норман ткнул Джона под ребра.
— У него в подкладке железные пластинки, — прошептал он. — В этой шляпе. Он боится, что какой-нибудь роялист выстрелит в него, пока он там сидит.
Джон фыркнул от смеха и посмотрел туда, где как раз вошел Кромвель с непокрытой головой и безжалостным лицом.
— Этим человеком можно восхищаться, — сказал Джон. — Уж если кого-то тут и застрелят, так это его.
Зачитали обвинение. Брэдшоу кивнул, давая разрешение ввести подсудимого в зал.
— Ты в порядке? — спросил Александр. — Ты страшно побледнел.
Джон кивнул, не сводя глаз с южных дверей.
Вошли солдаты и оттолкнули назад толпу, расчищая путь для красного бархатного кресла, которое внесли и поставили перед судьями. Затем появился король. Он был одет с ног до головы в роскошные черные одежды — черный жилет, штаны и мантию. На плече сверкала серебряная звезда Ордена Подвязки.[35] Он не смотрел на толпу, он едва взглянул на судей. Он прошел через толпу, высоко держа голову, с несколько театральной царственной осанкой. Его изукрашенные каблуки стучали по доскам пола, в руке он держал трость. Он сел в красное бархатное кресло спиной к публике, шляпа твердо сидела на голове, будто он собирался посмотреть представление во дворце Отлендса.
Джон выдохнул и понял, что тихий шелест его дыхания слился со вздохом, почти стоном толпы, когда король сел перед людьми, которые могли приговорить его к смерти.
Брэдшоу натянул пониже свою бронированную шляпу, взял в руки бумагу и зачитал обвинение, называя короля обвиняемым. Джон Кук, генеральный прокурор, поднялся на ноги, чтобы зачитать обвинение полностью.
— Подождите немного, — спокойно сказал король.
— Милорд, от имени общин Англии и всего народа страны я обвиняю Карла Стюарта, присутствующего здесь, в государственной измене и тяжких уголовных преступлениях…
Король поднял трость и постучал ею по руке Джона Кука.
— О, нет, — тихо промолвил Джон, зажатый в толпе.
Кук, полностью игнорируя короля, продолжал зачитывать обвинение, повысив голос словно для того, чтобы преодолеть постукивание трости и свое собственное чувство замешательства от того, что обвиняемый вдруг повел себя неожиданным образом.
Король нагнулся вперед и изо всей силы ударил тростью по рукаву мантии Кука. Толпа ахнула. Кук внезапно прекратил чтение. Серебряная головка трости отскочила и с шумом покатилась по доскам не покрытого ковром пола, прежде чем остановиться в нескольких футах от королевского кресла. Карл оглянулся, ища взглядом слугу, который поднял бы серебряную фигурку. Ни один человек не шелохнулся. Королю понадобился долгий миг, чтобы понять — никто не собирается помогать ему. Тогда он пожал плечами, как будто подобное неуважение было ему глубоко безразлично, нагнулся и поднял фигурку сам.
Джон сгорбился, как будто ему стало стыдно.
Председатель суда Брэдшоу овладел ситуацией.
— Сэр, суд требует, чтобы обвинение было зачитано. Если после этого вы захотите что-либо сказать, вам будет предоставлено слово.
Джон знал, что король воспримет как оскорбление любое ограничение на его право высказаться. Когда-то это назвали бы изменой. К его удивлению, король промолчал, и Кук начал читать обвинения по списку.
После всех слухов о том, в чем могли обвинить короля, странно было слышать такие простые формулировки. Джон, для большей сосредоточенности прикрыв глаза рукой, напрягал слух, чтобы расслышать каждое слово. Короля обвиняли в том, что он пытался установить свою тираническую власть для уничтожения прав и вольностей народа. Короля обвиняли в том, что он развязал войну против собственного народа, и перечислили сражения, в которых он лично командовал своей армией. Затем прокурор обвинил короля в том, что тот вступил в заговоры с иностранными державами против собственного королевства. Ничего особенно любопытного никто не услышал. Все сказанное было достаточно прозаично. Король безусловно проделал все это.
Король повернулся в своем кресле, будто долгое перечисление его преступлений было ему не очень интересно, и посмотрел сначала вверх, на галереи, на лица, многие из которых были ему хорошо известны, а потом на судей. Джон поднял голову. Взгляд короля скользнул по нему с обычным безразличием. Джон поборол искушение крикнуть и понял, что не знает, какие слова он мог бы выкрикнуть.
Обвинитель дошел наконец до того обвинения, которое казалось большинству худшим из преступлений — возобновление войны после поражения королевской армии. В этот момент раздался тихий стон, многие мужчины и женщины подумали, что война окончена и на землю пришел мир. Никто из них не был готов простить Карлу то, что он ухватился за последний шанс, стоивший жизни многим и научивший сражавшихся новому варварству.
— Боже мой, — прошептал Александр. — Они хотят убить его. Они обвинят его в государственной измене!
Джон кивнул. Как только он увидел короля, одетого, точно мученик, в черное, со сверкающим взрывом бриллиантов на плече, он понял, что присутствует на величайшем маскараде, в котором Карлу когда-либо доводилось играть свою роль. Это не было легкомысленной интерлюдией, это была полновесная трагедия. И обе стороны — и Карл, и суд — будут играть до конца.
Ознакомительная версия.
