И тогда ее охватило замешательство. Проклятый Камерон снова сбил ее с толку! Его улыбка, добрые слова… а теперь еще голос и колыбельная. Ничего похожего на наемного убийцу! Но и простого погонщика он ничем не напоминал. Какая-то часть ее существа, страдающая от горя и возмущенная несправедливостью жизни, готова была поверить самым худшим подозрениям и во всех поступках Камерона видеть лишь корыстную цель. Она даже хотела бы возненавидеть этого человека.
Однако внутренний голос шептал ей, что Дрю Камерон не может быть убийцей. Что он так же одинок и далек от остального мира, как сама Гэйб, как этот красивый бархатный голос, звучавший посреди пустынной прерии, как эта колыбельная для коров.
В наступившей темноте девушка стояла одна среди безбрежной открытой равнины. Ее охватила невыносимая боль одиночества. Будь проклят Дрю Камерон. Будь проклята его улыбка, его колыбельная! Будь проклято все, что пробуждает в ней эти непрошеные чувства!
Сердясь и браня себя, Габриэль застегнула рубашку и куртку и направилась к кухне. Небо совсем потемнело, а приятная прохлада сменилась резким холодом. Он проникал через все слои одежды. Неожиданно в отдалении загремел гром. Девушка ускорила шаг и, подойдя к лагерю, увидела, что погонщики бегут к лошадям: раскаты грома растревожили стадо.
Джед как будто не заметил ее возвращения. Он укладывал припасы в фургон. На огне стоял только кофейник.
— Отнеси топливо в хозяйственный фургон, — распорядился он.
Свалив свой груз, Габриэль вернулась.
— Что мне еще делать?
Повар хмуро взглянул на нее:
— Гроза надвигается. Страшная гроза. Я это чувствую. Будь осторожнее.
Габриэль взглянула на небо, потом на брошенные работниками одеяла — и принялась их сворачивать, складывать в фургон. Джед одобрительно кивнул и снова принялся закрывать ящики и закреплять брезент.
Едва только Гэйб кончила работу, пошел дождь. Джед прикрепил над огнем кусок брезента, но это было опасно, так как ветер дул в сторону фургона. Нехотя повар снял брезент, и огонь сразу погас. Такой темной ночи Гэйб никогда не видела. Еще хуже было то, что снова сильно похолодало.
— Поднимайся в фургон, — приказал Джед. — Будет град. Бывают такие градины, что лошадь убить могут.
Но тут девушка услышала, как забеспокоилось стадо. Раздалось жалобное мычание, которое становилось все громче. Заржали находившиеся ближе к лагерю лошади. Оттуда же доносились голоса работников, которые о чем-то спорили.
Увидев, что Джед быстро заковылял к лошадям, Габриэль не послушалась и пошла за ним, держась за едва различимым в темноте силуэтом. Надсмотрщик Джейк и Коротышка выводили лошадей из временного загона и привязывали их по одной к веревке, протянутой между несколькими тополями. Напрягая зрение в темноте, Джед и Гэйб стали им помогать.
Одну за другой они выводили оставшихся лошадей, но вдруг дождь превратился в град. Колючие льдинки молниеносно обрушились на землю, оробевших лошадей и Габриэль. Некоторые градины были с яйцо куропатки. Девушке отчаянно захотелось убежать в фургон, но Джед и погонщики бежать и не думали, а старались успокоить животных. Габриэль не могла поддаться слабости. Уже привычным движением она быстро привязывала испуганных лошадей. Она всерьез боялась за собственную жизнь, но, преодолевая страх, упорно продолжала свое дело. Наконец — ей казалось, что прошло много часов, — сто пятьдесят с лишком лошадей и мулов были надежно привязаны.
Со вздохом облегчения девушка подумала об относительном уюте и безопасности фургона, однако мужчины ходили между лошадьми, успокаивая их, шепча ласковые слова, — и Габриэль присоединилась к погонщикам. Тем временем град стал еще крупнее, тяжелее и чаще. Одежда и шляпа защищали Габриэль, но град бил все больнее. Завтра у нее будет немало синяков.
Одна из лошадей после сильного удара в голову, почти обезумев от боли, попыталась встать на дыбы. Гэйб подошла к ней, стала ее уговаривать, напевать колыбельную Шотландца, которая все еще звучала у нее в душе. И постепенно лошадь успокоилась.
Черное небо прорезали молнии, на мгновение озаряя все вокруг, а потом снова наступала непроглядная тьма. Габриэль притихла, как вдруг услышала какой-то странный гул, и земля заколебалась у нее под ногами.
— Стадо бежит! — отчаянно завопил Джед. — Встань за дерево!
Гул нарастал, Габриэль чувствовала, как дрожит под ее ногами земля. Внезапно повсюду оказались коровы. В панике они мчались напрямик, сворачивая только перед деревьями. Лошади в ужасе вставали на дыбы и рвались с привязи. Небо вновь прорезала молния, град бешено стучал по деревьям. То был настоящий разгул стихии, и никогда в жизни Габриэль не испытывала такого страха.
Она в ужасе обхватила тонкий ствол деревца, когда охваченное паникой громадное стадо, подобно реке, разделилось на два гремящих потока, обтекая островок леса, где теснились люди и перепуганные лошади. Габриэль молилась — так истово, как не молилась со смерти отца. О себе, о Дрю Камероне, обо всех, кого застала гроза.
— Боже милостивый, сделай так, чтобы гроза кончилась! Не допусти, чтобы кто-то пострадал. Пожалуйста… — молила она, но даже самой себе не желала признаться, что молилась больше всего о благополучии одного человека. Человека с неотразимой улыбкой и завораживающим голосом.
Габриэль прижалась к дереву, стараясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте. Она слышала плеск воды, а это означало, что стадо пересекает ручей. Громкие мужские голоса, перекрывавшие шум грозы, смешивались с удаляющимся стуком копыт, но даже после того, как плеск прекратился и стадо уже было на другом берегу, земля под ногами все еще дрожала.
Несколько долгих минут Габриэль еще цеплялась за дерево. Ее била дрожь.
— Эй, Шкет? — Голос Джеда чуть-чуть дрогнул.
— Я… я здесь, — пролепетала она.
Оторвавшись от дерева, девушка сделала нетвердый шаг, потом второй. Лошади все еще нервничали, беспокойно ржали, били копытом, натягивали веревки. Она слышала, как Джейк уговаривал их и что-то тихо напевал.
Град усилился, и Габриэль уже дрожала всем телом, но мысли ее были далеко, там, в прерии, где погонщики старались остановить панический бег стада. Она понимала, как это опасно.
— Спаси их, господи, — снова прошептала она.
— Не до убраться в фургоне, — сказал повар. — Наверняка будут раненые.
— Неужели будут?
Габриэль напрягла зрение, чтобы сквозь завесу града и темноты увидеть старого повара.
— Черт побери, — ругнулся он, — да нам просто повезет, если только треть людей будут ранены, а то и похуже.
У Габриэль засосало под ложечкой. Не такой человек был Джед, чтобы попусту пугать. Она шла за его темным силуэтом — черным пятнышком в мрачном, леденящем кошмаре.
