— Что же, по-твоему, это значит? — спросил Педро.
— Постараюсь выяснить. — Рамон снова наклонился к девушке, прислушался к ее бормотанию, потом сказал другу: — Найди Альберто. Его кузина Канделария работает на ранчо дель Роблес. Она уже помогала нам. Попроси его разузнать побольше о нашей гостье.
Педро кивнул:
— А пока я пришлю сюда Флоренсию присмотреть…
— Я остаюсь здесь, — возразил Рамон.
— Но тебе необходимо отдохнуть. Ты должен…
— Рог favor[29], Педро, исполни мою просьбу, скажи Альберто, чтобы сделал это поскорее.
Санчес понял, что спорить бесполезно: Рамон останется здесь.
— Я выполню твою просьбу.
Четыре дня Рамон де ла Герра не отходил от постели Кэрли, но ей становилось все хуже. Ее дыхание было неровным и поверхностным, как у Андреаса перед смертью. Испанца терзали угрызения совести.
Индейская женщина появилась на второй день. Ее звали Траушна, или Голубая Сойка. Калифорнийцы величали ее Лина — это имя она получила при крещении в миссии. Худая и темнокожая, с длинными прямыми черными волосами и челкой на лбу — такую прическу носили почти все индейские женщины, — она отличалась тонкостью и мягкостью черт. Лина разменяла третий десяток и считалась шаманом, ибо унаследовала этот дар от предков.
Она взялась за работу, не обращая внимания на Рамона. С помощью ступы и пестика растолкла в порошок сухие лимонные листья, сделала отвар и принялась поить им девушку. Приготовив чай из березовой коры, заставила больную пить его каждый час. Лина растерла грудь Кэрли мазью, в состав которой входили сало, измельченные семена красного перца и жареные семена лютика, затем помахала над бледным лицом девушки веером из орлиных перьев.
К четвертому дню Рамон почти потерял надежду. Индейская женщина вернулась в деревню, сказав ему, что сделала все возможное, но, если к завтрашнему утру состояние Кэрли не улучшится, надо звать священника.
В два часа ночи лампа еще горела на маленьком столике возле старой железной кровати. Рамон не мог уснуть. Он едва прикасался к еде. Мысль о том, что еще одна смерть окажется на его совести, была нестерпима — к тому же умирала молодая девушка. Спазм сжал его горло.
Madre de Dios, он не хотел этого! Если бы он не потерял голову от горя! Если бы только мог подумать, справиться с душевной болью! Лучше бы он оставил ее на ранчо дель Роблес.
С невыносимой тяжестью на сердце, измученный, Рамон согнулся на своем стуле, уперся локтями в колени, переплел пальцы, опустил на них подбородок и начал тихо молиться.
Кто-то звал ее. Кэрли едва слышала тихие слова, ласковые и нежные. Голос был глубоким, грудным, красивым. Он взывал к Деве Марии, святому Иоанну, небесным ангелам: «Пожалуйста, пусть малышка выживет».
Завороженная этим настойчивым голосом, она облизнула сухие губы. Говорили по-испански, Кэрли смутно поняла это. Грудной тембр голоса словно ласкал ее. В глубине сознания девушки что-то зашевелилось, ей захотелось открыть глаза, увидеть источник таких привлекательных звуков.
Она прислушалась к бархатному мужскому голосу, то требовательному, то молящему. Он был как бальзам Для ее усталой души. Кэрли не терпелось взглянуть на мужчину — вдруг он так же красив, как его голос.
Собравшись с силами, она открыла глаза. Возле ее кровати тихо молился черноволосый мужчина. Таким Кэрли и представляла себе его: прекрасный высокий лоб, тонкий прямой нос, волевой подбородок, чувственные губы, густые темные ресницы. Он слегка наклонил голову, поэтому волосы упали на лоб. На щеках блестели слезы.
— Не плачь, — попросила девушка так же нежно, как говорил он. — Не плачь… ты слишком красив… чтобы плакать.
Он вздрогнул и замер. Потом заговорил по-испански так быстро, что Кэрли ничего не поняла. Однако его ослепительная улыбка заставила улыбнуться и ее.
— Сhiса[30], — тихо сказал он. — Наконец ты вернулась к нам!
Она внимательно посмотрела на него: лицо мужчины дышало добротой и силой.
— Я… так устала, — прошептала девушка, облизывая губы. — И еще я голодна. Мне можно поесть?
Он поднялся — высокий, стройный, широкоплечий.
— Si, конечно, можно. Сейчас принесу. — Рамон потрогал ее лоб, с облегчением вздохнул и пожал руку Кэрли. — Не двигайся. Я быстро вернусь.
Улыбнувшись, девушка плотнее закуталась в плед. Как приятно, что он ухаживает за ней! К тому времени как она проснется, этот человек уже принесет ей что-нибудь вкусное.
Когда Рамон вернулся с миской теплого бульона, Кэрли Мак-Коннелл спала. Лихорадка у нее прошла. Значит, его молитвы услышаны! Теперь он не сомневался, что девушка поправится.
Вздохнув с глубоким облегчением, Рамон вдруг ощутил усталость. Он поставил поднос на комод, устроился на стуле и задремал. Его разбудил Педро, постучавший в дверь. В окнах уже брезжил рассвет, но комнату еще наполняла ночная прохлада. Рамон поднялся со стула, потянулся, потом, присев на корточки, поворошил затухающие поленья.
— Жар спал, — сказал Рамон Санчесу. — Думаю, она поправится.
Педро перекрестился:
— Возблагодари Святую Деву.
— Я уже сделал это, — ответил Рамон и впервые за неделю усмехнулся.
Педро вздохнул:
— Я принес новости.
— От Альберто?
— Si. Боюсь, они тебе не понравятся.
Рамон нахмурился:
— В последнее время мне мало что нравилось, но скажи всю правду.
— Эта девушка… сеньорита Мак-Коннелл… не та, за кого ты ее принимаешь.
— Что ты имеешь в виду?
— Канделария, кузина Альберто, была горничной сеньориты. По ее словам, Флетчер запретил девушке рассказывать о своем происхождении, но Кэрли, чувствуя себя очень одинокой, доверилась Канделарии.
— И что же она сообщила ей? — спросил Рамон.
— Девушка вовсе не богата, как мы предполагали. Ее отец, бедный шахтер, умер от заболевания легких, когда сеньорите было всего десять лет. Девушка и ее мать стирали чужим людям, чтобы прокормиться. Четыре года назад мать Кэрли умерла от холеры. Сеньор Остин — брат ее матери, единственный живой родственник девушки. Он посылал ей деньги, потом устроил в школу с пансионом, чтобы она получила образование и усвоила хорошие манеры. Канделария говорит, что сеньорита очень благодарна дяде, поэтому слушается его, даже когда не согласна с ним. Именно Остин не разрешил ей танцевать с тобой, предупредив, чтобы она не подавала тебе никаких надежд. Канделария утверждает, что девушка сильно огорчилась из-за того, что плохо обошлась с тобой в тот день, когда ты дал ей розу. По словам Канделарии, сеньорита весьма добра к людям.
У Рамона упало сердце. Он не раз совершал ошибки, но эта была самой серьезной.
