— Рамон! — Миранда протянула руки к испанцу, и ее красивые черные глаза наполнились слезами. Ее муж погиб при ограблении путешественников через десять месяцев после столкновения Хоакина с законом. — Dios mio, мне так жаль!
Обняв Рамона за шею, она прижалась к его груди.
Он знал, что Миранда пойдет с ним, положит в свою постель, постарается облегчить боль. Но он также знал, что не позволит ей сделать это.
— Мы все скорбим, querida[26]. — Рамон высвободился из ее объятий. — Пожалуйста… иди к остальным.
— Но я хочу быть с тобой. Не гони меня, Рамон.
Он отодвинулся от нее:
— Я же сказал — иди!
Она замерла. Ее голова была высоко поднята, черные волосы доходили почти до талии. Потом, словно очнувшись, Миранда повернулась и ушла. Рамон был уверен, что она не посмеет ослушаться его. В отличие от американки, gringa. И все же, направляясь в лес, подальше от людей, туда, где можно помолиться, он думал о Кэрли.
Раздираемый гневом и жалостью, Педро Санчес наблюдал за тем, к кому относился как к сыну, Рамон де ла Герра стоял под огромным дубом у могилы брата, закрыв глаза, склонив голову и держа в руках шляпу. Близилась ночь. Утром падре совершил короткое отпевание. С тех пор Рамон трижды возвращался к могиле.
Он отправился туда и сейчас, хотя ему еще предстояло вернуться в свой дом после предыдущей бессонной ночи. Тихо вздохнув, Педро собрался уйти, не желая мешать Рамону, но гнев удержал старого ковбоя — гнев и инстинкт, подсказывавший ему, что его молодой друг не должен думать только о смерти брата.
Педро стиснул зубы. Зная, что может отвлечь Рамона, он подошел к нему:
— Я хочу поговорить с тобой.
Испанец поднял голову:
— В чем дело, Педро?
— Это касается девушки.
— Я не хочу обсуждать это.
— Не хочешь? Возможно, ты прав. Лучше тебе самому увидеть плоды своих поступков.
Рамон смутился:
— Что ты имеешь в виду?
— Пойдем со мной.
Педро молча направился к дому, Рамон последовал за ним. Они вошли в маленькую саманную постройку, наполненную ароматом красного перца, который варился в железном чайнике на плите. На сковороду смачно плюхались ровные круглые лепешки.
Флоренсия, невысокая плотная черноволосая женщина лет пятидесяти с лишним, обернулась, услышав, как за мужчинами захлопнулась дверь.
— La comida[27] скоро будет готова, дон Рамон, — сказала она. — Вам пора поесть.
Рамон, не ответив, прошел за Санчесом в единственную здесь спальню.
— Ты винишь девушку в смерти Андреаса, — начал Педро, — и себя тоже. Но так, как эта девушка, поступил бы каждый из нас в подобной ситуации. — Рамон молчал, глядя на маленькую фигурку, лежащую на кровати. — Пора тебе простить девушку. А еще важнее простить самого себя.
Кэрли была без сознания, пот заливал ее бледное лицо. Она сбросила с себя простыню, а ночная рубашка задралась, обнажив колени. Флоренсия дала ей чистую рубашку, принадлежавшую Миранде или одной из индейских девушек. Ноги и ступни Кэрли были вымыты, и глубокие порезы стали видны еще отчетливее. На щеке был большой синяк. Время от времени веки девушки вздрагивали. Наверное, кошмары, мучившие Кэрли, были еще более тягостными, чем путешествие, приведшее ее в такое плачевное состояние.
У Рамона перехватило дыхание. Ему казалось, будто воздух обжигает легкие. Лицо его стало таким же бледным, как у девушки.
— Если ты ищешь наказания, мой друг, — тихо заметил Педро, — то вот преступление, за которое тебе следует заплатить.
Рамон склонился над кроватью. Девушка, лежащая на ней, казалась невинным ребенком. Ее маленькие руки были сжаты в кулачки, ноги подтянуты к животу, волосы разметались по подушке.
В груди у Рамона что-то заныло.
— Madre mia, что я наделал?
С облегчением вздохнув, Санчес подошел к нему:
— Хорошо, что ты жалеешь об этом и опять трезво рассуждаешь. Мы с Флоренсией позаботимся о девушке. Когда ей станет лучше, ты сможешь…
— Я сам позабочусь о девушке. Это моя вина. Рог Dios, не могу поверить, что такое случилось из-за меня.
— Все совершают ошибки, друг мой. Даже ты. Мудрый человек учится на них.
Рамон покачал головой:
— Я убеждал себя, что она виновата в смерти Андреаса, но с самого начала знал: ответственность за это лежит только на мне. Я поступал неправильно. Непростительно.
Сняв черную кожаную куртку, он бросил ее на стул и, сев на край кровати, коснулся губами горячего лба девушки.
— У нее сильный жар.
— Si. Флоренсия пыталась сбить его, но пока ей не удалось.
— Дай мне воды и чистую ткань. Попроси Миранду привести из деревни индейскую женщину. Пусть она возьмет с собой Руиса и вернется сюда как можно скорее.
Педро улыбнулся:
— Я прослежу за этим, patron.
Услышав это слово, редко употреблявшееся друзьями, Рамон поднял голову и увидел в глазах старого ковбоя то ли уважение, то ли одобрение.
— Gracias[28], мой друг, — тихо сказал Рамон. При их взаимных чувствах они понимали друг друга без лишних слов. Санчес кивнул и вышел из комнаты.
Рамон просидел возле девушки всю ночь, протирая влажной тканью ее лоб, плечи, ноги и ступни. Испанец понимал, что лучше бы снять с нее и ночную рубашку, но не стал делать этого, зная, как будет уязвлена гордость Кэрли, если она догадается, что он видел ее нагой.
Даже сейчас Рамон видел, как прекрасно сложена девушка. Под тонкой льняной простыней четко вырисовывались тонкая талия, стройные ноги, высокая полная грудь, изящные руки.
Заметив, что ее волосы утратили блеск, Рамон нахмурился. Ничего, вернется, если их вымыть. Когда девушке станет лучше, он сам займется этим.
Какое красивое у нее имя, подумал испанец, в нем есть присущие ей огонь и решимость. Он поклялся, что они вернутся к ней.
Всю ночь Кэрли металась, ворочалась и бессвязно бормотала во сне. Однако отдельные фразы привлекли внимание Рамона.
— Па? Это ты? Я люблю тебя, па. — Она ударила кулачком по простыне, и слезы покатились по ее щекам. — Не уходи, ма, пожалуйста, не покидай меня!
Он откинул влажные волосы со лба девушки.
— Ты не одна, nina, — отозвался он по-английски. — Спи спокойно.
— Я не сделаю этого! — внезапно воскликнула Кэрли. — Не покину ее! Она больна и умирает. Пусть я заражусь, но не сделаю этого.
Рамон подался вперед, с удивлением прислушиваясь к ее словам. Но тут в спальню вошел Педро:
— Ты не спал всю ночь, Рамон. Я посижу с девушкой, а ты отдохни.
— Она что-то говорит, Педро. Я несколько раз обращался к ней по-английски, но она говорит очень странно, совсем не так, как образованная леди. Такую речь я слышал только на кораблях у простых gringos, направляющихся на золотые прииски. Тут что-то не так.
