Наконец-то наступила весна, и с ее приходом поместье Форрестеров небывало похорошело. Капитан проводил долгие счастливые дни, ухаживая за цветущими кустами, и его жена, когда приходили гости, обычно шутила:
— Сейчас, сейчас, я пошлю за мистером Форрестером нашего английского садовника, видите, он возится в саду.
В начале июня, когда на розах капитана начали появляться бутоны, его приятные занятия были внезапно прерваны. Однажды утром он получил тревожную телеграмму. Капитан вскрыл ее садовыми ножницами, вернулся в дом и попросил жену позвонить судье Помрою. Банк в Денвере, где Форрестеры хранили почти все свои сбережения, обанкротился. В тот же вечер капитан и судья курьерским поездом выехали в Денвер. Давая племяннику последние распоряжения насчет дел в конторе, судья обмолвился, что боится, как бы капитан не потерял большую часть своего состояния.
Миссис Форрестер, по-видимому, не сознавала, что им грозит опасность, она приехала проводить мужа на вокзал и говорила о предстоящем путешествии просто как о деловой поездке. Нила же мучили мрачные предчувствия. Мысль, что миссис Форрестер будет нуждаться, приводила его в ужас. Она из тех, кто всегда должен располагать деньгами, и необходимость отказаться от привычки жить на широкую ногу будет для нее губительна. В стесненных обстоятельствах миссис Форрестер перестанет быть самой собой.
Нил обедал и ужинал в единственной городской гостинице, и на третий день после отъезда капитана Форрестера он, к своему огорчению, обнаружил в списке постояльцев Фрэнка Элингера. Ужинать Элингер не спустился, а это, несомненно, означало, что он отправился к миссис Форрестер и хозяйке дома пришлось собственноручно готовить ему угощение. Нил знал, что она воспользовалась отсутствием мужа и на неделю отпустила свою кухарку Мэри погостить у матери на ферме. По мнению Нила, явиться в Суит-Уотер как раз, когда капитан уехал в Денвер, было со стороны Элингера верхом неприличия. Должен же он понимать, что по городу поползут сплетни?
Нил сам собирался вечером навестить миссис Форрестер, но теперь решил вернуться в контору. Он допоздна читал, потом лег, но спал плохо. Незадолго до рассвета его разбудило громкое пыхтенье паровоза в депо. Он попытался накрыться с головой и снова заснуть, но свист выпускаемого пара странным образом будоражил его. И во сне Нил не мог отделаться от ощущения, что наступило лето и скоро над болотом Форрестеров разгорится великолепный рассвет. Он проснулся и вдруг, как в детстве, еще не встав, пронзительно остро почувствовал радость лета. Нил вскочил и быстро оделся. Сейчас он отправится на холм, пока Фрэнк Элингер почивает в лучшем номере гостиницы и можно не опасаться его нежелательного вторжения к Форрестерам.
Охваченный нежностью и горя желанием проявить заботу, Нил поднимался в предрассветной мгле по обсаженной тополями дороге, однако к дому не пошел, а перейдя второй мост, свернул через заливные луга к болоту. Небо уже мягко розовело и серебрилось — занимался безоблачный летний день. Тяжелые, поникшие от росы травы льнули к ногам, брюки промокли до колен. По всему болоту, словно прохладные серебристые простыни, белели заросли блестящего, увлажненного росой ваточника и расстилал свои кустики болотный молочай, усыпанный малиновыми цветами. Свежий утренний воздух, переливающееся нежными красками небо, окропленные предрассветной росой цветы и травы — от всего веяло какой-то божественной чистотой. Все, что росло и дышало вокруг, казалось, радостно пело, ликовало, напоминая утренние трели птиц, взмывающих в прохладную высь. На востоке по шафранному небу начало разливаться бледное, желтое, как вино, солнечное сияние, золотя душистые луга и верхушки тополей в роще. Нил недоумевал, почему он не приходит сюда чаще в этот ранний час, чтобы встречать день, пока люди с их вечной суетой не испортили все, пока утро еще полно незапятнанной прелести, словно дар, доставшийся нам от славного, давно минувшего прошлого.
Под уступами вдоль болота Нил обнаружил заросли диких роз, их пунцовые бутоны как раз начинали распускаться. И лепестки тех, что уже раскрылись, словно огнем горели — такой цвет бывает у роз лишь до полудня, он рожден утренним солнцем, утренней влагой и до того ярок, что неминуемо должен поблекнуть, ибо никакой накал, подобно накалу чувств, не может держаться долго. Нил вынул нож и начал срезать жесткие, унизанные красными шипами стебли.
Он нарвет букет для прекрасной дамы, букет, срезанный на утренней заре, букет из роз, едва очнувшихся от сна, беззащитных в своей пронзительной прелести. Он положит букет у одного из окон ее спальни. И когда она распахнет ставни, чтобы впустить свет, она увидит розы и, кто знает, может быть… может быть, любуясь ими, она почувствует неприязнь к таким грубым животным, как Фрэнк Элингер.
Нил перевязал букет жгутом из луговой травы, поднялся через рощу к молчаливому дому и, обогнув его, тихонько приблизился к окнам миссис Форрестер, закрытым зелеными, похожими на двери, ставнями. Наклонившись, чтобы положить букет, Нил услышал тихий женский смех, нетерпеливый, дразнящий, довольный. Ему вторил смех совсем другого рода — смеялся мужчина. Хохоток был сытый, ленивый и закончился чуть ли не зевком. Опомнился Нил только у подножия холма, когда ступил на деревянный мост, — его лицо горело, в висках стучало, глаза ничего не видели от гнева. В руке он все еще сжимал колючий букет диких роз. Он швырнул цветы через проволочную ограду в грязную яму, вытоптанную скотом под берегом. Нил не помнил, как он спустился с холма, — по подъездной аллее или напролом через кусты. В тот короткий миг, когда он нагнулся, чтобы положить цветы, и потом выпрямился, он потерял самое прекрасное, что было в его жизни. Не успела высохнуть роса, а утро уже предстало перед ним оскверненным; и таким будет теперь каждое утро, с горечью подумал Нил. В тот день преданность и поклонение, озарявшие его жизнь, умерли в нем. Больше ему не испытать ничего подобного. Эти чувства исчезли, как исчезает утренняя свежесть цветов.
— Растленные розы, — бормотал Нил, — растленные розы, отравленные лилеи![12]
Грация, волшебный голос, живость и переменчивость, темные глаза, блещущие умом и весельем, — выходит, за всем этим ничего нет? Миссис Форрестер оскорбила не моральные принципы Нила, она разрушила его эстетический идеал. Неужели у всех красивых женщин, чья красота обещает больше, чем доступно глазу… неужели у всех у них очарование зиждется на чем-то низменном и потаенном? Неужели в этом и есть секрет их притягательности?
