И не то чтобы с деревней Татбери что-то было не так. Дорога, идущая через нее, вполне широка и неплохо проторена. Есть пристойная пивная, есть таверна, которая явно была когда-то церковным приютом для бедняков, пока кто-то не сделал ставку и не заполучил его, – хотя, глядя на поля вокруг, я сомневаюсь, что в том была большая выгода. Здесь кругом добротные фермы и плодородные земли, и река по ним протекает глубокая и быстрая. Земля равнинная, не такая, как я люблю: крутые холмы и низины Дербишира. Тут все довольно плоско, и замок Татбери торчит на своей маленькой насыпи, как вишенка на кучке взбитых сливок. Дорога к замку вьется по холму, как тропинка по мусорной куче, а на вершине стоят красивые ворота, выстроенные из хорошего камня, и внушительная башня, при виде которой начинаешь надеяться на лучшее; но вскоре разочаровываешься. За крепостной стеной слева стоит домик, разве что не привалившийся к сырой стене, внизу – большой зал, наверху уборные, сбоку кухня и пекарня. И вот это, будьте любезны, покои королевы Шотландии, которая родилась в замке Линлитгоу, а выросла в шато в Фонтенбло, и может несколько удивиться, обнаружив себя в зале, где зимой почти не бывает дневного света и стоит зловоние от навозной кучи по соседству.
На другой стороне двора жилище владельца замка, где должны ютиться мы с моим господином – в наполовину каменном, наполовину кирпичном здании с залом внизу и жилыми комнатами наверху и, слава богу, по крайней мере, пристойным камином, куда сразу можно положить целое дерево. Больше ничего нет. Все постройки в ужасном состоянии, внешняя каменная стена готова рухнуть в канаву, с крыш падает черепица, во всех дымовых трубах вороньи гнезда. Если королева поднимется на башню, что стоит рядом с ее покоями, то сможет осмотреть окрестности, плоские, как круг сыра. На юге есть густые леса, где водится дичь, но к северу все уныло и плоско. В общем, будь тут красиво, я бы уговорила моего господина перестроить замок в хороший дом для нас. Но мой муж особого интереса к нему не проявляет, а у меня его нет и вовсе.
Что ж, теперь интерес придется проявить! Мы тащимся вверх по холму, мои добрые кони скользят и месят грязь, возчики погоняют: «Пошел! Пошел!» – чтобы те натянули упряжь и заволокли повозки на холм. Двери замка открыты, мы вваливаемся во двор и застаем там все население – с разинутыми ртами, в грязной одежде, мальчишки-косари босиком, конюхи без шапок, и выглядят все они так, словно их только что освободили с турецкой галеры, а вовсе не как слуги в благородном доме, ожидающие прибытия королевы.
Я спрыгиваю с лошади прежде, чем кто-нибудь додумается подойти и помочь мне.
– Ну что, подлые мошенники, – раздраженно говорю я, – нужно привести здесь все в порядок к концу января! Начинаем сейчас же.
1569, январь, по дороге из замка Болтон в замок Татбери: Джордж
Она – напасть и головная боль, женщина бесконечных капризов и прихотей, ночной кошмар, сплошное беспокойство и великая, великая королева. В этом ей не откажешь. Каждый ее жест каждый день, даже когда с ней особенно трудно, даже когда она особенно злонамеренна, выдает в ней великую, великую королеву. Я никогда прежде не встречал такую женщину. Я даже никогда прежде не видел такую королеву. Она – удивительное создание: своенравная, переменчивая, вся – ветер и страсть, из всех смертных созданий, что я видел, только она подлинно божественна. Все короли и королевы стоят к Господу ближе, чем простые мужчины и женщины; но она, на моей памяти, первое живое тому доказательство. Она подлинно осенена Господом. Она подобна ангелу.
Она мне не нравится. Она легкомысленна, вздорна и противоречива. То она умоляет меня позволить ей скакать по полям галопом, чтобы сбежать от скучного продвижения по грязной дороге (мне приходится отказать), то слишком больна и устала, чтобы ехать дальше. Она не выносит холода, не может стерпеть ледяной ветер. У нее хрупкое здоровье, бок у нее все время болит. Думаю, она хрупка, как обычная слабая женщина. Но если так, откуда она взяла отвагу и силы, чтобы спуститься по веревке со стены замка Болтон? Или скакать трое суток после сокрушительного поражения под Лэнгсайдом, в Шотландии, до Уайтхейвена, в Англии, трое суток питаясь одной овсянкой, обкорнав волосы, чтобы сойти за мальчишку? Скакала изо всех сил, спала на жестком, и спутниками ее были грубые солдаты. Какие силы, недоступные простым смертным, она может призывать? Должно быть, сам Господь дает ей эту несокрушимую мощь, а ее женская природа подрывает эту мощь в силу естественной хрупкости.
Должен признаться, она не внушает мне ни любви, ни глубокой преданности. Я никогда не принес бы ей обета – какой принес своей королеве. Эта же словно ртуть: сплошной огонь и свет. Королева, желающая удержать свои земли, должна тверже стоять на земле. Королева, надеющаяся побороть ненависть, которую по природе своей питают мужчины к тем женщинам, что преступили божии установления и стали править, должна быть тверда как скала, должна быть земным созданием. Моя королева пустила во власть глубокие корни. Она Тюдор со всеми их смертными желаниями и земной алчностью. Моя королева Елизавета – весьма устойчивое создание, она земная, как мужчина. Но эта королева соткана из воздуха и ангелов. Королева из огня и дыма.
На нашем пути (который, кажется, будет длиться вечно) ее то и дело приветствуют люди: являются, чтобы ей помахать, выкрикивают ей благословения; все это удлиняет тяжелую дорогу в десять раз. Меня поражает, что среди зимы им захотелось оставить свои очаги и целый день ждать на перекрестках холодных дорог, когда мимо проедет ее небольшой кортеж. Они ведь наверняка слышали о скандале, в котором она замешана? Каждый пьяница в каждой пивной в королевстве обсосал слухи, как-то просочившиеся наружу из расследования ее поведения; и все же мне приходится повсюду высылать вперед гонцов с приказом не звонить в церковные колокола при въезде этой королевы в деревни, не приносить ей младенцев для благословения, не приводить больных, чтобы она коснулась их и исцелила от королевской хвори, не срезать зеленые ветви и не бросать их на дорогу перед нами, словно мы едем с триумфом – святотатственно, словно она Иисус, въезжающий в Иерусалим.
Но что бы я ни говорил, их это не останавливает. Суеверные бездумные северяне без ума от этой женщины, такой далекой от них, что они могли бы с тем же успехом любить луну. Они чтят ее, словно она больше, чем королева, больше, чем просто женщина, чья репутация уже омрачена сплетнями. Они чтят ее, словно знают ее лучше, чем я – словно знают высшую правду. Словно знают, что она и в самом деле тот ангел, на которого похожа.
