Филиппа Грегори - Другая королева

– Вовсе нет, – холодно произношу я и вижу, как гаснет ее девичья улыбка.

Ботвелл, меня перевозят в новый замок, Татбери, возле Бартона-на-Тренте. Я буду гостьей графа Шрусбери, но уехать я не вольна. Приезжай, как только сможешь освободиться.

Мари

Я опускаю голову и еду, как монахиня на мессу, но, куда бы я ни приехала, я все замечаю. Я еду, как учил меня полководец Ботвелл: постоянно высматриваю засаду, возможность, опасность, рисуя в уме карту окрестностей, как делал бы он. Англия – мое королевство, мое наследие, и в этих северных землях будет моя особая твердыня. Мне не нужны тайные письма от моего посла, доброго епископа Росского Джона Лесли, чтобы понять, что половина страны и так моя, что она желает избавиться от тирании узурпатора, моей кузины Елизаветы; куда бы я ни приехала, я вижу простых людей, желающих вернуться к прежним обычаям, к добрым обычаям, желающих, чтобы церковь была восстановлена, а на троне сидела королева, которой они могут верить.

Если бы дело было только в простых людях, я бы приняла их хвалу и их дары, улыбнулась в знак благодарности и знала про себя, что они ничего не могут сделать; но дело не только в них. На каждой стоянке, когда к обеду приносят вино, слуга роняет мне на колени записку или вкладывает мне в ладонь послание. Шрусбери как охранник безнадежен, благослови его Господь. Он следит за дверью, но забывает об окнах. Полдюжины английских лордов прислали мне уверения в том, что не позволят держать меня в плену, что не позволят отослать меня пленницей обратно в Шотландию, что поклялись меня освободить. Они заставят Елизавету сдержать обещание восстановить меня на престоле или бросят ей вызов от моего имени. Против Елизаветы тлеет заговор, как пожар в вереске, разрастаясь и скрываясь у самых корней. Она слишком далеко зашла, мешкая восстановить меня на троне, и двор больше не может ее поддерживать. Все знают, что я – ее единственная законная наследница; и все хотят, чтобы я была в безопасности в своем шотландском королевстве и была признана наследницей английского трона. Здесь нет ничего, кроме простой справедливости, это мое по праву; и английская знать, как и простонародье, хочет защитить мое право. Любая английская королева, будь у нее хоть немного разумения, прояснила бы все для меня, для своих лордов, для своей страны. Любая разумная королева назвала бы меня своей наследницей, вернула на шотландский трон и повелела ждать ее смерти. Если бы она обошлась со мной так, по справедливости, я бы ее почитала.

Для многих здесь Елизавета – претендент на трон, бастард-протестантка, которая только благодаря своим тюдоровским рыжим волосам и моему отсутствию заняла мое место. Вся Европа и половина Англии признают, что я – законная наследница, происходящая по прямой и законной линии от Генриха VII, а она – бастард и, хуже того, – уличенная предательница по отношению к королеве, которая была до нее, к священной Марии Тюдор.

Мне приходится ступать по опасной дороге. Никто не обвинит меня, если я сбегу от этого вынужденного гостеприимства. Но все, даже моя собственная семья, даже враги Елизаветы проклянут меня, если я подниму мятеж в ее королевстве. И сама она будет вправе обвинить меня в беспорядках, а то и в измене, если я подниму против нее восстание; я не смею так рисковать. Лорды должны освободить меня, потому что я должна быть свободна. Но они должны сделать это по своему выбору. Я не могу подстрекать их к восстанию против их коронованного монарха. По правде сказать, я этого и не хочу. Кто сильнее верит в то, что королева-помазанница должна править? Положение законного монарха не подвергается сомнению.

– Но разве она – законный монарх? – робко спрашивает моя дама, Мэри Ситон, зная, что лишь повторяет мне мои собственные слова.

Мы отдыхаем как-то вечером в бедной таверне на пути в Татбери.

– Да, – твердо отвечаю я.

В любом случае, мы в ее руках, у нас нет власти, и мы будем относиться к ней как к таковой.

– Дочь Анны Болейн, зачатая вне брака, когда король был женат на католической принцессе, – напоминает мне Мэри. – Собственный отец объявил ее бастардом, и этот акт так и не был отменен. Даже она сама его не отменила… словно боится задать вопрос… Она наследница трона лишь потому, что отец назвал ее на смертном одре, после сына и законной дочери. Отчаянные последние слова человека, охваченного страхом.

Я отворачиваюсь от Мэри к огню и бросаю самое свежее послание, обещание помощи от верного брата Мэри, лорда Ситона, за бревна. И смотрю, как оно горит.

– Кем бы она ни была, кем бы ни была ее мать, кем бы ни был ее отец, даже если он – Марк Смитон, певец, теперь она – королева и помазанница божья, – твердо говорю я. – Она нашла епископа, который заставил себя ее короновать, и теперь она священна.

– Все епископы отказались, кроме одного. Вся церковь, кроме одного Иуды, ее отвергла. Некоторые предпочли отправиться в тюрьму, лишь бы не короновать ее. Некоторые умерли за свою веру, умерли, отвергая ее. Они называли ее узурпатором, узурпатором на вашем троне.

– Peut-être[15]. Но теперь она на нем, и я никогда, никогда не примкну к тем, кто желает свергнуть помазанную королеву. Господь позволил ей стать королевой по каким бы то ни было причинам. Ее помазали освященным маслом, на голове у нее корона, в руках скипетр и держава. Она неприкосновенна. Я не стану той, кто ее свергнет.

– Господь сделал ее королевой, но не давал ей права быть тираном, – тихо замечает Мэри.

– Именно, – говорю я. – Она может править своим королевством, но не быть тираном надо мной. Я буду свободна.

– Аминь, – с чувством произносит Мэри.

Я смотрю, как в красном сердце углей превращается в пепел клочок бумаги.

– Я буду свободна, – повторяю я. – Потому что, в конце концов, ни у кого нет власти меня заточить. Я родилась, выросла, была коронована, помазана и обвенчана с королем. Нет никого в христианском мире, кто был бы больше королевой, чем я. Нет в мире никого, кто был бы королевой больше, чем я. Только сам Господь стоит выше меня. Он может мной повелевать, и его воля – вернуть мне свободу и трон.

Мы справляемся. Я справляюсь. С помощью тех добрых людей, хорошо мне служивших и знающих, как мне угодить, которых я привезла с собой из Чатсуорта, с помощью работящих женщин, которых я набрала в Татбери и научила делать все по-моему. Расставляем кругом красивые вещи, которые я привезла из Чатсуорта, латаем, прибиваем и чистим, чиним крыши, как можем. Вешаем поверх сырой штукатурки гобелены, зажигаем огонь в забитых трубах и выкуриваем паразитов, стеклим одни окна и забиваем другие, вешаем занавеси в дверях и приколачиваем ненадежные половицы; в конце концов, у нас получается дом, который, если и не достоин королевы, не может быть сам по себе поводом для жалоб. Сама королева, королева Елизавета, шлет мне дары из Тауэра, чтобы кузине было удобнее. Второсортные вещи, должна признаться, но все, что сделает эти темные пустые комнаты чуть менее похожими на темницу и чуть более – на жилье, нужно рассматривать как серьезное улучшение.