– Ты влюблен в нее?
– Вероятно. Почти. Я не знаю. Не знаю, поскольку был не в состоянии ни о чем думать, кроме как о ней, с первой же нашей встречи. – Он недоуменно покачал головой. – Я никогда раньше ничего подобного не испытывал.
– Никогда?
– Во всяком случае, не помню.
– Даже с дочкой французского посла в Каире?
– Нет.
– Или с той очаровательной вдовушкой в Алжире?
– Господи, нет, конечно.
– Или с…
– Нет, – оборвал его Себастьян. – Никогда и ни с кем.
– Как интересно. – Синклер смерил его долгим внимательным взглядом и поднял бокал. – Тогда желаю удачи.
– Вероятно, удача мне понадобится. Вероника Смитсон может стать самым большим испытанием в моей жизни. – Он доверительно посмотрел на друга. – И, думаю, самым грандиозным приключением.
Возможно, никакого приключения не будет вообще, если эта чертова особа не появится.
Себастьян с трудом сдержался, чтобы не вскочить на ноги и не выглянуть в коридор за отдельной ложей, заказанной им на сегодняшний вечер. Он заставил себя сидеть в кресле и с безразличным видом рассматривать ряды партера. Но Вероника ведь не сказала, что придет в театр. Правда, она не вернула билеты, которые он отослал ей вчера домой. Два билета, разумеется. Он поморщился. Компания ее тетки его не радовала, но чтобы избежать ненужных пересудов – это лучший вариант.
Странно, он никогда прежде не задумывался о приличиях. Но ведь и жениться он раньше не собирался. Синклер прав – он не до конца искренен. Любовь это или нет, но он совершенно определенно чувствовал, что стоит на краю очень глубокой пропасти. Нелепо, конечно, что его с такой быстротой охватило это чувство. Он всегда думал, что любовь будет расти постепенно, а не набрасываться на человека со скоростью и внезапностью голодного тигра. Он не в силах выбросить Веронику из головы. Он ни за что не признается в этом Синклеру или кому-либо еще, но в своем воображении уже видел себя с ней. Не сегодня и не завтра, а спустя двадцать лет. Тридцать лет. В конце их совместной жизни.
Разум призывал его не строить столь поспешных планов. Но интуиция, на которую он всегда полагался, которой доверял, говорила ему, что он прав. Наверное, он сумасшедший. А что, если это неизбежно? Он никогда прежде не влюблялся и не испытывал ничего подобного, поэтому как ему знать, плохо это или очень, очень хорошо?
И если это хорошо и правильно, то следует вести себя прилично. В конце концов, джентльмен не позволяет себе излишних вольностей с женщиной, на которой хочет жениться.
– Вы сомневались, что я приду? – раздался голос у него за спиной.
Он скрыл довольную улыбку и встал.
– Ни на одну минуту.
Она приподняла бровь, не веря ему.
– Ну хорошо, признаю – сомневался. – Он рассмеялся. – Возможно, был момент, может, два, когда меня посетили сомнения.
– Я не уверена, радоваться мне или огорчаться.
– Почему?
– Вы произвели на меня впечатление человека, который в высшей степени уверен во всем.
– Да, я уверен во всем. – Он взял ее руку и поднес к губам, глядя прямо в глаза. – За исключением, возможно, вас.
– О, вот это меня радует. Как восхитительно. – Она улыбнулась. – У вас это на редкость хорошо получается.
Сквозь перчатку он ощущал тепло ее руки, а запах духов приятно щекотал ноздри. Едва уловимая смесь манящих пряностей и экзотических цветов не только напомнила ему рынки загадочного Востока, где ему довелось побывать, но и вызвала в воображении другие места, которые он никогда не посещал. Например, спрятанные от чужих глаз гаремы, где царила чувственность.
– Так что я хорошо делаю?
– Целуете мою руку и при этом смотрите прямо в глаза. – Она говорила легко и беспечно, а глаза пылали жаром. – Это весьма действенно. Однако, – она убрала руку, – это выглядит чересчур… отрепетированно.
– Но тем не менее это действует.
– О да.
Он сдержанно, но довольно улыбнулся:
– Даже на вас?
– Господи, Себастьян. – Она склонила голову набок, внимательно глядя на него. – Я женщина и поэтому подвержена тем же желаниям, что и другие женщины. – Она прошла к креслу, одному из двух, которые он заблаговременно отодвинул от края ложи.
– А где ваша милая тетушка? Она к нам присоединится? – спросил Себастьян, не видя мисс Брамхолл.
Вероника недовольно сдвинула брови.
– Я буду весьма вам признательна, если вы воздержитесь от употребления слова «милая» таким тоном.
– Каким?
– Словно это проклятие, а не комплимент.
Он засмеялся:
– Я употребил его из самых лучших побуждений.
– Большинство людей имеют в виду совсем другое, когда упоминают тетю Лотте. – Она покачала головой. – Мы встретили ее знакомых в фойе, и она задержалась с ними поболтать.
– К моему огромному сожалению, – сказал Себастьян, а про себя подумал, не дергается ли у него щека.
– Но она, несомненно, вскоре придет. Она очень ответственно относится к своей роли компаньонки.
– Да? Я и не предполагал, что ее могут волновать подобные вещи.
Вероника задумчиво на него посмотрела и вздохнула.
– На самом деле нет. Не всегда. Однако раз уж вы специально ее пригласили и прислали билет, она чувствует себя обязанной появиться. – Тут Вероника посмотрела ему в глаза. – Я пыталась ее разубедить. Говорила, что ей совершенно незачем приходить, но она настояла, сказав, что не хочет показаться невоспитанной по отношению к вам, поскольку вы проявили такое внимание.
Себастьян уставился на Веронику:
– Выходит, не было необходимости ее приглашать?
– Я произвожу впечатление женщины, которой требуется компаньонка?
– Нет, – ответил он, подумав, что для соблюдения приличий компаньонка не помешает.
– Вам следует иметь это в виду, – сказала она, села в кресло и расправила юбки.
– Значит, мы с вами пока что одни? – Он сел рядом.
– Едва ли. – Она огляделась. – Мы среди сотен людей.
Он удержался и не стал указывать на очевидное: занавески с двух сторон отдельной ложи и кресла, отодвинутые как можно дальше от перил, отлично скрывают их от взоров публики.
– Еще одно разочарование. Мне очень нравится быть с вами наедине.
– Мы гуляли с вами одни в парке, – напомнила она. – Конечно, если не считать Генри.
– Но существует огромная разница между прогулкой в парке средь бела дня и темной нишей ложи. Кто знает, какое скандальное поведение кроется внутри?
