– Но... – начал сэр Освальд. Лорд Каррадайс поднял руку.
– Возможно, это и не по-джентльменски, но должен напомнить, что меня представила вам ваша внучатая племянница. – Он повернулся к Пруденс. – Мисс Мерридью, слово за вами. – Он насмешливо взглянул на нее, его взгляд выдавал дерзкий, горячий нрав.
Негодяй! Пруденс крепче сжала сумочку. Ему явно доставляет удовольствие ее смущение. Он водил ее за нос и теперь с явным удовольствием наблюдает ее затруднительное положение. Тот факт, что она это заслужила, не уменьшил ее досады. Ей так хотелось запустить чем-нибудь в его красивое лицо.
Неудивительно, что он нисколько не взволновался, когда она сообщила ему о фальшивой помолвке. Он знал, что ему это ничем не грозит – ведь он не герцог Динзтейбл. Он знал, что она будет выглядеть совершеннейшей простофилей. Вот злодей! Он мог бы предупредить ее, объяснить, но нет! Своим молчанием он только усугублял ее ошибку.
В игру играют двое, милорд. Как его назвал герцог? Кажется, Гидеон. Да, его имя Гидеон.
Она невинным взглядом посмотрела на лорда Каррадайса и с недоумением сказала:
– Гидеон, дорогой, я ничего не понимаю. Значит, настоящий герцог не вы, а этот джентльмен? – Она в замешательстве перевела взгляд на настоящего герцога и жалобно улыбнулась. – Но почему вы... – Ее голос артистично сорвался.
Все присутствующие молча обдумывали смысл ее слов. Пруденс с опозданием сообразила, что ее вспыльчивый характер только ухудшил ситуацию.
Дядя Освальд вскочил с кресла.
– Низкий обманщик! Как вы смели так подло обмануть невинную девушку? Воспользоваться чужим именем? Трусливый самозванец! Какой обман! Пытаться ослепить наивное дитя чужим титулом...
– Дитя? – перебил его лорд Динзтейбл.
– Ей было шестнадцать, когда этот мошенник попытался сбить ее с истинного пути. Шестнадцать!
Герцог посмотрел на Гидеона.
Гидеон беззаботно вытащил из кармана тонкую пачку бумаг и принялся просматривать их, не обращая внимания на происходящее. Роль похитителя сердец ему явно нравилась. Он никогда не флиртовал с невинными девицами, это было его правило. К тому же он сомневался, что разбил чье-нибудь сердце. Те особы, с которыми у него случались романы, явно им не обладали.
Он бросил быстрый взгляд на мисс Мерридью, и его удовольствие усилилось. Какая необычная женщина. Хорошего происхождения и действительно невинная, подумал он, несмотря на ее беззастенчивое вторжение в дом к незнакомому мужчине и сообщение о тайной помолвке. А может быть, именно поэтому. Искушенная в жизни женщина не отважилась бы на такой безрассудно-смелый поступок. Гидеон понятия не имел, что за причудливую игру она ведет, но все это его весьма забавляло.
– Вы воспользовались чужим титулом, чтобы вырвать невинное сердце из нежной девичьей груди! – пафосно воскликнул сэр Освальд и в ярости указал на него пальцем.
Гидеон беззаботно бросил пачку бумаг в стоявший у камина ящик для угля и принялся с интересом рассматривать нежную девичью грудь. Ее изгибы тут же были прикрыты парой воинственно скрещенных рук. Он поднял глаза и встретился с пристальным взглядом Пруденс. Ее щеки полыхали огнем, грудь тяжело вздымалась от негодования под зеленым муслином. Маленькая ножка сердито притопывала по паркету. Гидеон фыркнул от смеха.
С Пруденс было довольно. Как он смеет так на нее смотреть? От ярости у нее даже дыхание перехватило. Пора заканчивать эту игру.
– Значит, вы обманули меня! – воскликнула она. Не в состоянии вызвать настоящие слезы, она вытащила из сумочки кружевной платок и прижала его к сухим глазам. – Все это время вы вливали в мои уши ложь! – Она подалась вперед и с беспредельным достоинством произнесла: – Я больше этого не вынесу! У вас нет стыда! Я не могу выйти замуж за человека с таким характером!
Лорд Каррадайс, обладавший не меньшими артистическими способностями, трагически прижал руку к сердцу и отпрянул назад, безмолвно изображая раненые чувства.
Сэр Освальд, нахмурившись, наблюдал эту патетическую сцену. Пруденс оглянулась, отчаянно подыскивая, чем закончить эту историю. И тут ее осенило!
Она выхватила бумаги из угольного ящика.
– Мои письма, – объяснила она сэру Освальду, потрясая бумагами перед носом лорда Каррадайса. – Вы так бессердечны, что сделали это на моих глазах! Так небрежно обойтись с ними! Все кончено, лорд Каррадайс! Я не желаю вас больше видеть! – Она театрально бросила бумаги в огонь. – Как же я была глупа! Отдать свое сердце повесе!
Едва тлевший огонь вдруг ярко вспыхнул, рыжие языки пламени заплясали на корчившихся листках бумаги.
– О, нет, только не это, мои billetsdoux!– с пафосом по-французски воскликнул лорд Каррадайс. – Мои любовные письма.
Гидеон бросился к камину, тщетно пытаясь выхватить из огня обуглившиеся листки. Он обжег пальцы и пробормотал проклятие, когда листок рассыпался в его руках, превратившись в хлопья пепла.
Ошеломленная Пруденс не сводила с него глаз. Листки рассыпались на маленькие искорки и, взлетая над языками пламени, остывали, превращаясь в грустные серые снежинки. Не может быть, чтобы он говорил всерьез. Неужели она сожгла настоящую любовную переписку? Он ведь без всякого интереса взглянул на письма и бросил их в угольный ящик. Все, что летит туда, предназначено огню. Разве не так?
Но он так растерян, огорчен. Чувство вины жгло ей грудь.
Что, если это действительно была любовная переписка? И угольный ящик был уловкой? Он бросил письма туда, чтобы позднее забрать их. Она сама использовала всяческие хитрости и окольные пути, чтобы спрятать от любопытных глаз редкие письма Филиппа. Кроме одного письма, которым она дорожила, письма Филиппа не были романтическими. Слог его весьма прозаичен, и письма всегда представляли собой краткий отчет о его жизни. Но она никогда бы не бросила даже самое скучное его письмо в угольный ящик.
Пруденс закусила губу. Лорд Каррадайс смотрел на догорающие письма. Казалось, он был в полном отчаянии. Даже его выразительные глаза больше не смеялись.
Она внутренне застонала. Почему ей в голову пришла такая безумная идея? Сначала она показалась Пруденс весьма удачной. Должно быть, умопомешательство у них в роду. Дедушка определенно очень... эксцентричен. Но даже он никогда не врывался к незнакомым герцогам с несусветными заявлениями и, уж конечно, не сжигал чужую любовную переписку.
Кто знает, может быть, автору этих писем удалось бы перевоспитать повесу. Она слышала, что любовь на это способна.
Она подумала о дорогом ей письме Филиппа. «Ты – единственная мечта, которая держит меня в живых в этой дыре на краю земли».
