— Вы уже могли убедиться, что ваш внутренний голос частенько ошибается.
— Зато я не ошибаюсь, — заявила Селина убежденно, словно Сивилла — древняя прорицательница. — Мы советуемся…
— Вы и ваш внутренний голос? — вполне серьезно поинтересовался Тивертон.
— Да. И обычно мы оказываемся правы.
— Это что-то новое для меня. Такой метод нуждается в проверке.
— Вы убедитесь…
— Вероятно, да, в скором времени… так или иначе.
Тивертон собрал банкноты, лежащие на кровати, к которым так и не притронулась Селина.
— Будем надеяться, что план наш удастся. Во всяком случае, подремлите пару часов, Селина. Завтра нам предстоит долгий путь, а после наказания, которому вы подверглись сегодня, поездка в седле вряд ли доставит вам удовольствие.
— Неважно, — сказала Селина. — Я готова вытерпеть любую боль, лишь бы вы взяли меня с собой.
— От повторения одних и тех же слов смысл не меняется, — устало и раздраженно произнес Квентин. — Мы обо всем договорились.
И вдруг он увидел, как ее выразительное личико вновь преобразилось. Это была маска, олицетворяющая ужас.
— Я могу верить вам? Ведь вы не исчезнете? А если утром… я не дождусь вашего стука в стенку… что мне тогда делать?
Такой гипнотической силой обладал ее взгляд, так пленительна была ее красота, что ему хотелось тотчас же загородиться какой-нибудь преградой, чтобы сердце и душа не подвели его и остались холодны. Но где найти такой щит?
Тивертону хотелось выплеснуть ей в лицо горькую правду, что ему с лихвой достаточно своих проблем, что переживаемая ею трагедия ничтожна по сравнению с тем, что творится в мире и с его личными драмами.
В жизни Квентина Тивертона было множество женщин. Когда он путешествовал по Европе и иногда на время оседал в Париже, они наперебой тянули к нему тонкие руки, предлагали свои губы для поцелуя и нежные свои тела для любовных ласк.
Он бы солгал, если б вздумал отрицать, что не воспользовался свободой нравов той эпохи, когда женщины сами кидались на шею мужчинам. По количеству кратковременных любовных связей Тивертон далеко обошел своих сверстников, как заведомый фаворит на скачках. И знал он о постельных утехах больше, чем могла представить себе невинная Селина даже в самых смелых фантазиях.
Она была, наверное, не лучше и не хуже, чем женщины, которых он имел прежде.
Но только чистота поднимала ее над ними и над ним самим. Чистота, которая казалась волшебной, но, к сожалению, имела свою цену на рынке.
«Что я за все это получу? — задавался вопросом Квентин. — Взамен хлопот и забот, которые непременно взвалю на свои плечи? Предположим, я лишу ее невинности и сделаю своей любовницей. Ведь ее надо приодеть, кормить, вывозить в свет…»
Сам он беспрерывно переезжал с места на место — таковы были условия его профессии, — и везде требовались новые партнеры в игре и новые женщины, так же как и свежее белье в гостиничном номере.
А таскать за собой девчонку, да еще при ней обязательную дуэнью, будет хлопотно и накладно. В таком городе, как Баден-Баден, вообще потребуется следить за Селиной неотступно.
Он легко мог предвидеть, сколько невероятных ситуаций возникнет, когда он явится с этой красавицей в Баден-Баден и осмелится заявить, что он ее покровитель, опекун или бог знает кто…
В былые времена он позволял себе роскошь путешествовать с любовницей и каждый раз горько потом раскаивался. Тивертон сделал для себя вывод, что женщина хороша там, где ты впервые ее увидел. Здесь она предстает в лучшем своем, первозданном виде, как цветок на лужайке или клумбе, который пересаживать на иную почву не рекомендуется.
К тому же его прошлый опыт в данном случае ни к черту не годился.
Играть роль бдительной дуэньи при юной хорошенькой девице, не имеющей представления о том весьма своеобразном обществе, которое собирается в Баден-Бадене, ему было внове.
Внезапно Тивертону в голову пришла еще одна пренеприятнейшая мысль. Если он действительно намерен найти для Селины респектабельного мужа, то появление девушки в обществе известного дамского угодника отпугнет всех потенциальных кандидатов в мужья.
— Я придумал, как нам следует поступить, Селина! — сказал он громко. — Надо говорить всем, что мы брат и сестра.
Она радостно подхватила:
— Конечно! Я как раз тоже подумала о том, что окружающие найдут несколько странным, если девушка путешествует с мужчиной без сопровождающей дамы.
— Мы могли бы предложить сыграть эту роль миссис Девилин, но боюсь, ни ее, ни нас это не устроит, — пошутилКвентин Тивертон и тут же проклял свое легкомыслие.
Селина вновь затрепетала, как весенний лист на ветру.
— Забудьте о ней! — прикрикнул на девушку Тивертон. — С этой минуты она вычеркнута из вашей жизни.
— А если она увидит нас в Баден-Бадене? Она может сказать всем, что вы не мой брат.
— Вряд ли она так поступит, — спокойно заявил Квентин. — Как только вы от нее освободитесь, она оставит вас в покое. Собственная шкура ей дороже. Ведь она знает, что, поднимая шум вокруг вас, она выдает и себя.
— Да… да, разумеется, — согласилась Селина не без колебаний.
— Значит, с этого момента вы… нет, ты — моя сестрица. Зовут тебя Селина Тивертон, а по пути я расскажу тебе о моей семье, на случай, если мы повстречаем в Баден-Бадене кое-кого из моих знакомых.
— И не покажется ли им странным, что вы вдруг заимели сестру?
— Ну, вообще-то сестра у меня есть, — успокоил ее Тивертон. — Она чуть моложе тебя и поэтому еще не появлялась в обществе. Не в этой проблеме заключаются наши трудности. И не будем предугадывать, что нам готовит грядущий день. Надо воспринимать ход событий так, как он предопределен судьбой.
Он впервые за вечер позволил себе улыбнуться широко и беззаботно.
— Такова моя философия — покорно воспринимать все, что ни пошлет судьба, — проигрыш, оплеуху или девицу, упавшую с неба прямо в руки.
— Как я могу… отблагодарить вас?
— Об этом тебе незачем задумываться. Больше всего я ненавижу, когда люди мне чем-то обязаны и пытаются отблагодарить. Мне становится так неудобно.
— Я бы не хотела причинять вам неудобства, — сказала Селина, — но все же… знайте, я глубоко… от всей души… вам благодарна.
— Подождите выражать свою благодарность, пока мы не оказались достаточно далеко от этой гостиницы и от одной из ее обитательниц. Но вообще, я попросил бы о двух одолжениях: во-первых, зови меня на «ты», ведь я твой брат. Во-вторых, отпусти меня спать. Я смертельно устал, да и ты тоже. Мне, кстати, есть еще о чем подумать на досуге, вдали от хорошенького девичьего личика.
