— Никакого выбора? — фыркнул Крейн. — Ходить пешком!
— Но джентльмену вряд ли пристало ходить пешком, дядя. — Тобиас рассмеялся, хотя ситуация была явно неловкой.
— Ничего, пусть привыкает, — прозвучал язвительный ответ Крейна.
Наступила тишина, в которой было слышно, как Крейн, все еще читая письмо, переворачивает листы бумаги. Гарри исписал одну страницу и перешел к следующей. Он знал, что за персиковыми деревьями Крейна уход был лучше, чем за иным человеком.
— Ты будешь на званом вечере сегодня, дядя? — предпринял еще одну попытку Тобиас.
— Конечно, нет. — Крейн наклонился вперед и подвинул к себе огромный справочник садовода, потом взял увеличительное стекло и стал что-то рассматривать на странице.
— Но… Дядя…
— Я все сказал, — резко оборвал его Крейн. — Уходите, молодой человек.
Тобиас покраснел. Сидя на углу стола рядом с Гарри, он заметил стопку приглашений и взял одно.
— О, дядя, похоже, ты до сих пор пользуешься популярностью. Вот, смотри, приглашение от леди Джаффи!
Крейн перевернул страницу справочника и ничего не сказал в ответ. Но Тобиас либо не заметил этого, либо его это вовсе не волновало.
— Леди Джаффи известна в Лондоне, — продолжал он с растущим энтузиазмом. — Ее вечера всегда отличаются изяществом и утонченностью. Ты не можешь отклонить ее приглашение.
— Леди Джаффи — визгливая и самодовольная дамочка, — возразил Крейн. — Я определенно могу отказать ей.
Брови Тобиаса разочарованно поползли вверх. Он ведь стремился в то общество, которое презирал Крейн. Тобиас был единственным наследником Крейна, и Гарри подозревал, что в этом сезоне он появился в городе не только из любви к дяде и беспокойства за него, но и чтобы насладиться перспективой наследства.
— А я бы хотел попасть на этот вечер, — пробормотал Тобиас.
— Ну, так иди! — Крейн, наконец, поднял голову. — Иди, иди, иди и оставь меня в покое!
— Конечно. — Племянник весь засиял. — Спасибо, дядя. — Тобиас откланялся и вышел, достигнув, по крайней мере, одной из своих целей.
— Пустоголовый бездельник, — презрительно фыркнул Крейн, когда за Тобиасом закрылась дверь. — Чем скорее он найдет себе такую же бестолковую жену, тем счастливее будет. А мне станет спокойнее. — Он вздохнул и коснулся рукой лба. — Вы уже закончили с письмом, Таун?
— Почти, сэр. Еще одну минуту. — Гарри поспешно дописал последние строчки и отнес письмо Крейну. Тот с хмурым видом прочел его, готовый заставить Гарри переписать все письмо, если в нем окажется хоть одна ошибка. Но этот урок Гарри выучил тоже с первого дня. Не найдя к чему придраться, Крейн подписал письмо, при этом его рука с синими дорожками вен заметно дрожала, и наконец обратился к остальной корреспонденции.
— Вы поедете? — спрашивал Гарри всякий раз, когда Крейн пробегал глазами по очередному приглашению.
— Нет, — снова и снова бормотал старый брюзга. И Гарри мысленно фиксировал его ответы, суммируя, сколько раз Крейн будет выходить из дома и когда ему потребуется наблюдение и защита «лорда Роута». В ближайшие две недели это будет нечасто, понял Гарри, просматривая календарь Крейна.
— Сегодня вечером вы обедаете с адмиралом Нортби, сэр. У него дома. — Никакого удовольствия от этого визита Гарри не испытывал. Когда у Крейна по вечерам были личные дела, он не мог сопровождать его в роли «мистера Тауна» или «лорда Роута». Уже четыре раза он и иногда Йен много часов простаивали в сумерках на улице, пока Крейн или лорд Бетуэлл обедали, и дважды за это время оба промокали до нитки. Стаффорду по крайней мере удавалось получать для него приглашения на многие балы или на другие крупные мероприятия, которые посещали их подопечные, и избавлять от дежурства под дождем.
— Да? О Боже, нет, — вздохнул Крейн. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и на мгновение превратился в хилого старика, каким, в сущности, и являлся. — Сегодня я останусь дома. Прошлым вечером на балу было слишком много людей, только поговорить было почти не с кем, а на улицах оказалось полно бродяг. Отправьте Нортби мои извинения.
Гарри послушно сделал пометку в календаре и с облегчением выдохнул. Оставался только Донкастер. Он уже знал, что Бетуэлл все еще болен и будет находиться в постели под неусыпным оком Анжелики. А после такого шумного бала в собственном особняке прошлым вечером Донкастер непременно захочет провести тихий вечер дома… со своей семьей…
Кошмарная, соблазнительная мысль пронзила мозг Гарри. Об этом не могло быть и речи, даже если такая возможность существует. Брандон, скорее всего, сообщит, что Донкастер собирается выйти сегодня вечером, и Гарри придется потягивать портвейн и шаркать в узких туфлях Роута по другому танцевальному залу или гостиной. Но если ему не придется…
Все-таки не придется. К тому времени как Гарри вернулся на Фентон-лейн, Брандон сообщил, что Донкастер планирует отправиться в свой клуб, одно из тех немногочисленных мест, куда они не должны были его сопровождать. То ли у Стаффорда были другие агенты в джентльменских клубах, то ли считалось, что их подопечные находятся в достаточной безопасности, в окружении других известных людей этих подробностей Гарри не знал. Только это означало, что сегодня он абсолютно свободен.
Он займется отчетами, которые должны писаться каждую ночь, и потом, как только будет удобно, зайдет к Стаффорду. У него не было отчета за прошлый вечер. Хотя сообщать особенно нечего, думал Гарри, пока его перо мчалось по бумаге. Ничего существенного не произошло, если не считать нападения пьяницы на Крейна прошлой ночью.
Отчеты были составлены довольно быстро. Лизетт, служанка Анжелики, унесла одежду Роута, чтобы почистить, и Гарри благодарно улыбнулся ей. Йен отправился в местный паб, радуясь возможности хоть немного отдохнуть от лошадей. Анжелика и Брандон по-прежнему были на своих ответственных постах. Впервые за несколько недель Гарри остался один и ничем не был занят. Он сел в редко используемой гостиной и открыл книгу.
Время шло очень медленно. Перед ним лежала бесполезная книга. Взгляд Гарри устремился в окно, где низко на небосклоне висела, сияя, вечерняя звезда. Она была подобна драгоценному камню на темной бархатной подушечке неба. Венера была сегодня вечером опять необыкновенно яркой…
Гарри отложил книгу в сторону. Он будет совершенно безумным и пропащим, если сделает это, и таким же пропащим, если не сделает. Это значит, что нет причины бороться с желанием, и не важно, насколько оно сумасшедшее. Он на секунду представил возможные последствия его предполагаемых действий, потом встал, надел сюртук и вышел на улицу.
