Четыре пары глаз уставились на него, когда он вошел внутрь со шпагой наготове. Он остановился в замешательстве. Элиан в компании Жозефины и Беатрис сидели за столом, раскладывая пасьянс. Эвет стояла с открытым ртом, рука Жозефины застыла над столом с картой в руке, Беатрис сидела широко раскрыв глаза и только Элиан, казалось, была полностью невозмутима.
— Не увлекайтесь так сильно вином с утра, маркиз, — спокойно сказала она, продолжая раскладывать карты. — Дамы, ради всего святого, закройте рты!
— Я думал, что… — начал Филипп, убирая оружие в ножны. — Что у вас…
— Я знаю, о чем вы думали.
— Я думал, что это будет забавно, и я смогу удивить дам столь неожиданным появлением, — нашелся маркиз и почувствовал себя невероятно глупо. Графиня была права, надо поменьше вина и ревности, желательно, тоже. С чего он взял, что у Элиан сейчас кто-то есть? Какой ты глупый Филипп!
— И вам это удалось, без всяких сомнений, — едко заметила графиня.
— Филипп, с тобой все хорошо? — Беатрис подошла к нему и положила руку ему на лоб. — Ты горишь, у тебя жар!
— Успокойся, сестренка, все хорошо, — маркиз поцеловал руку сестры. — Простите, дамы, я…
Его пошатнуло.
— Никуда вы не пойдете, — решительно заявила дю Сорель. — Останетесь здесь, пока не придете в себя. Жюли!
В комнату вбежала служанка:
— Мадам?
— Приготовьте для нашего гостя комнату и проводите его туда.
— Слушаюсь, мадам. Идемте, господин.
Филипп молча кивнул и пошел вслед за служанкой. Отлично, на несколько дней он теперь гость у Элиан и за ним даже будут ухаживать ее слуги, что может быть лучше? Быть может, у него появится шанс как-нибудь ночью попасть в покои хозяйки?
— Жозефина, дорогая, я умоляю тебя, приди уже в себя! — донесся до него голос Элиан.
— Позвольте спросить, что за спектакль вы разыграли сегодня? — возмущенно спросила Элиан, войдя в покои, где временно расположился Филипп.
— Никакого спектакля, уверяю вас, — спокойно ответил он, делая маленький глоток подогретого вина с корицей. — У меня действительно был жар.
— Был! — воскликнула она. — Если теперь все хорошо, то вам пора домой.
— Ох, — выдохнул маркиз. Он пошатнулся, прижимая руку к груди. Элиан инстинктивно подошла к нему, но, заметив улыбку, отпрянула. — Видите, я все еще слаб.
— Вы шут и балагур.
— Ничуть. Понимаете, что-то мне подсказывает, что вы немного ближе к цели, чем мне бы этого хотелось. Я не могу позволить вам так легко выиграть.
— Я думала, что мы играем честно.
— Разве? — Филипп удивленно поднял брови. — Мы заключили пари, где жертвой может оказаться моя сестра и репутация всех нас, о какой чести, позвольте, идет речь?
— Хотя бы о моей!
Маркиз мягко рассмеялся.
— Вы серьезно? Все еще наивно полагаете, что моя сестра такая уж легкая добыча?
— Если это не так, тогда почему вы здесь?
Улыбка сошла с лица Филиппа.
— Я здесь из-за вас. Не могу находиться далеко от моей обожаемой графини столь продолжительное время.
Элиан медленно набрала в грудь воздуха.
— Послушайте, маркиз. Буду с вами откровенна. Ваш напор и ваши чувства, конечно, льстят моему женскому самолюбию, но, — она сделала паузу.
— Но? Что?
— Но я не хочу вас, увы.
Д’Эрлеви лукаво улыбнулся.
— Тогда выиграйте, Элиан. Если сможете. Но, если проиграете, — он резко притянул ее к себе. Графиня хотела оттолкнуть его, но у Филиппа была железная хватка. — Вы — моя. И только моя. Столько, сколько я захочу. От вас уже ничего не будет зависеть.
— Вы монстр! — прошептала Элиан, все еще пытаясь вырваться.
— О, нет! — засмеялся маркиз. — Вот если я вас возьму прямо здесь…
Прижимая графиню к себе одной рукой, другой он начал задирать ей юбки.
— Отпусти меня, ты! — Элиан хлестала его по щекам, но Филипп лишь крепче прижимал ее к себе. Второй рукой он уже почти спустил с нее нижнее белье. Но потом резко отпустил, и, как ни в чем не бывало, спокойно произнес:
— Я не чудовище. Если бы я хотел взять вас силой, я бы это сделал. Теперь, вы, надеюсь, в этом не сомневаетесь.
Графиня тяжело дышала. Повисла долгая, гнетущая тишина, в которой было слышно лишь их дыхание.
— И почему же вы не сделали этого?
— Это не мой стиль.
Кивнув, дю Сорель отвернулась. Подойдя к двери, Элиан, остановившись, обернулась:
— Телом, быть может, вы так и не поступаете, Филипп. Но то, что делаете вы с душами…
Не договорив, она вышла, аккуратно прикрыв дверь и оставив его в одиночестве.
Элиан держала руку Беатрис в своих ладонях, поглаживая ее пальцы.
— Ты всегда желанная… гостья в моем доме, — графиня нежно прикоснулась губами к щеке собеседницы.
— Благодарю. Но мы и так доставили тебе множество хлопот, — Беатрис посмотрела на брата с укором.
— Я, пожалуй, оставлю вас, дамы, — сказал Филипп, забираясь на коня. — За мое отсутствие, боюсь, накопилось много дел. Надеюсь, скоро мы с вами увидимся. Счастливо.
Он цокнул языком и лошадь послушно побежала рысцой.
— Да, мне тоже пора, дорогая, спасибо за гостеприимство, эти две недели я провела с удовольствием, — Беатрис изящно впорхнула в карету.
— Я искренне надеюсь, что в ближайшее время мы вновь сможем насладиться обществом друг друга.
— Обязательно, — де Эспри высунула руку в окно, Элиан ее пожала. — Трогай.
Кучер щелкнул хлыстом, карета, качнувшись, покатилась в том же направлении, в котором несколько минут назад исчез Филипп.
Да, две недели, проведенные в гостях у графини, действительно оставили самые хорошие воспоминания. Беатрис была окружена вниманием, заботой и любовью. Любовью. Неужели слова, которые говорила ей графиня, были правдой? Любое желание, любой каприз, все, чего бы не захотела де Эспри, тут же было исполнено. Даже в своем доме, от своего мужа она никогда не получала такой заботы, хотя обвинить Бернара де Эспри в черствости было довольно сложно.
Карета мерно покачивалась, копыта лошадей отбивали ровную дробь. Вокруг было тихо и безмятежно. От всего этого спокойствия и равномерности Беатрис потянуло в сон и она, откинув голову на мягкий бархатный подголовник, задремала.
Ей привиделось, она буквально почувствовала, что Элиан сейчас рядом. Ощущала ее прикосновения, ее дыхание. Чувствовала поцелуи на своих губах, вспомнила маскарад и то, какие ощущения испытала, когда графиня прижалась к ней своими губами. Беатрис поняла, что хочет получить намного больше, хочет подарить свою любовь. Она знала, что это желание, даже сами мысли об этом уже противоречат всем христианским устоям, которыми ее пичкали все детство и юность строгие монахини, когда она жила в монастыре.
