Единственной причиной, кроме любви, по которой она могла бы выйти за него замуж, было спасение Хейвенхерста. Чтобы поверить в это, Яну сначала надо было поверить, что он был обманут каждым ее поцелуем, каждым прикосновением, каждым словом, – а с этим он не мог смириться. Ян больше не доверял своему сердцу, но доверял уму.
Его ум предупреждал его, что из всех женщин на свете единственная, кто подходит ему во всех отношениях, – это Элизабет.
Только Элизабет могла осмелиться прийти к нему после его освобождения и после того, как он оскорбил и унизил ее, сказать, что ее воля будет бороться с его волей и Ян не сможет победить. «И когда ты больше не сможешь вынести этого, – пообещала она с болью в ее милом голосе, – ты вернешься ко мне, и я буду плакать в твоих объятиях и говорить тебе, как я сожалею обо всем, что сделала. И тогда ты поможешь мне и покажешь, как мне простить себя».
Чертовски трудно, подумал Ян, сокрушенно вздыхая, проиграть сражение сил воли, когда он не может найти победителя, чтобы сдаться.
Пять часов спустя Ян проснулся в кресле, где уснул, моргая от бледного солнечного света, проникающего через занавеси. Растирая затекшие руки и плечи, пошел наверх, принял ванную и побрился, затем снова спустился вниз, чтобы погрузиться в работу, как он всегда делал после исчезновения Элизабет.
К середине утра Ян уже разобрал половину корреспонденции, когда дворецкий подал ему письмо от Александры Таунсенд. Когда распечатал конверт, на стол выпал банковский счет, но Ян не обратил на него внимания, спеша сначала прочитать короткую записку. «Это от Элизабет, – говорилось в ней. – Она продала Хейвенхерст». От неожиданности и боли Ян вскочил на ноги и дочитал записку до конца: «Я должна передать вам, что это полная стоимость, плюс соответствующие проценты, изумрудов, которые продала и которые, она считает, по праву принадлежат вам».
У Яна сжалось горло, он взял банковский счет и прикрепленную к нему узкую полоску бумаги. На ней Элизабет показывала свои расчеты процентов, причитающихся ему за точное число дней, прошедших со дня продажи камней, до даты неделю тому назад, указанной на банковском счете.
Его глаза жгли слезы, но плечи задрожали от неслышного смеха – Элизабет заплатила ему на полпроцента меньше обычной процентной ставки.
Через полчаса Ян предстал перед дворецким Джордана и заявил, что хочет видеть Александру. Алекс вошла в комнату и сказала с презрением, в то время как ее голубые глаза с осуждением и гневом пронзали его:
– Я думала, не заставит ли вас записка прийти сюда. Вы имеете хоть какое-то представление, как много Хейвенхерст значит… значил… для нее?
– Я верну его ей, – серьезно сказал Ян и улыбнулся. – Где она?
От выражения нежности в его глазах и голосе Александра раскрыла рот.
– Где она? – повторил он с тихой настойчивостью.
– Я не могу сказать вам, – сказала Алекс с ноткой сожаления. – Вы знаете, не могу. Я дала слово.
– Поможет хоть немного, – спокойно спросил он, – если я попрошу Джордана, как мужа, оказать на вас влияние и убедить вас все же рассказать мне?
– Боюсь, что нет, – заверила его Александра. Она ожидала, что Ян будет спорить, но вместо этого улыбка против воли появилась на его лице. Когда он заговорил, в голосе была нежность:
– Вы – совсем как Элизабет. Вы напоминаете мне ее.
Все еще с недоверием относясь к явной перемене его настроения, Алекс вежливо сказала:
– Я ценю это, как наивысший комплимент, милорд.
К крайнему изумлению, Ян Торнтон протянул руку и ласково взял ее за подбородок.
– Я и хотел сделать такой, – сказал он, улыбнувшись.
Повернувшись, Ян направился к двери, но остановился при виде Джордана, стоящего в дверях с насмешливой понимающей улыбкой на лице.
– Если бы ты следил за своей женой, Ян, тебе не пришлось бы искать сходства в моей.
Когда нежданный гость ушел, Джордан спросил Алекс:
– Ты собираешься сообщить Элизабет, что он едет за ней?
Алекс хотела кивнуть, но заколебалась:
– Я… я не думаю. Я сообщу ей, что Ян спрашивал, где она, что он только что и сделал.
– Он поедет к ней, как только догадается.
– Может быть.
– Ты все еще не доверяешь ему? – удивленно спросил Джордан с улыбкой.
– Доверяю, после этого последнего визита… до некоторой степени… но не сердцу Элизабет. Он так ужасно поступил с ней, и я не хочу давать ей ложную надежду и помочь ему снова причинить ей страдания.
Протянув руку, Джордан, как только что сделал его кузен, взял жену за подбородок, затем притянул ее к себе.
– Знаешь, она тоже заставила его страдать.
– Возможно, – неохотно согласилась Алекс.
Джордан улыбнулся, глядя поверх ее головы.
– В тебе было больше прощения, когда я ранил твое сердце, любимая, – поддразнил он.
– Это потому, что я любила тебя, – ответила она, прижимаясь щекой к груди мужа, обнимая его.
– А ты полюбишь моего кузена хоть немножко, если он искупит свою вину перед Элизабет?
– Может быть, я найду кусочек любви в своем сердце, – согласилась она, – когда он вернет ей Хейвенхерст.
– Это обойдется ему дорого, если он попытается, – усмехнулся Джордан. – Ты знаешь, кто купил его?
– Нет, а ты?
Он кивнул.
– Филип Демаркус.
Она усмехнулась, прижимаясь к его груди.
– Это тот ужасный человек, который сказал принцу, что заплатит за то, чтобы прокатиться по Темзе на его новой яхте?
– Тот самый.
– Ты думаешь, мистер Демаркус обманул Элизабет?
– Только не нашу Элизабет, – рассмеялся Джордан. – Но я не хотел бы оказаться на месте Яна, если Демаркус поймет, что это место представляет для Яна сентиментальную ценность. Цена взлетит до небес.
За две последующие недели Ян сумел выкупить изумруды Элизабет и Хейвенхерст, но оказался не в состоянии обнаружить след своей жены. Городской дом в Лондоне казался тюрьмой, а не домом, но он все еще ждал, каким-то образом чувствуя, что Элизабет заставляет его пройти через это испытание, чтобы дать ему своего рода заслуженный урок.
Он вернулся в Монтмейн, где еще в течение нескольких недель ходил по комнатам, протаптывая дорожку на ковре гостиной, и смотрел в облицованный мрамором камин, словно ответ скрывался в языках огня. Наконец Ян был больше не в состоянии это вынести. Он не мог сосредоточиться на делах, а когда пытался, то делал ошибки. Хуже того, его начали преследовать кошмары, что с ней что-то случилось или что она влюбляется в кого-то, более доброго, чем он, – и мучительные видения следовали за ним из комнаты в комнату.
Ясным холодным днем в начале декабря, оставив указания, лакеям, дворецкому и даже повару, чтобы немедленно известили его, если хоть что-нибудь придет от Элизабет, он уехал в Шотландию, в свой дом. Это было единственное место, где Ян мог найти покой от мучительной пустоты, терзающей его, невыносимая боль от которой возрастала день ото дня, потому что он больше не верил, что жена даст знать о себе. Прошло слишком много времени. Если бы прекрасная молодая женщина, на которой он женился, захотела бы примирения, она сделала бы что-нибудь еще за это время. Не в характере Элизабет позволять, чтобы все совершалось само собой. И поэтому Ян поехал домой, дабы попытаться найти покой, как он всегда делал раньше. Только сейчас не трудности жизни привели его на дорожку, идущую вверх к дому, в эту необычно холодную декабрьскую ночь, а зияющая пустота в жизни.
