Когда Всеволожский вновь обернулся к Полине, она протянула к нему руки.
— Сейчас, милая, сейчас поедем домой, — прошептал ей Сергей и, наклонившись, поднял ее на руки. Полина обвила руками его шею, припала как-то по-детски доверчиво к его груди, и он понес ее, совершенно не ощущая ее веса.
13
Тевтон пришел ровно в четыре пополудни. Сергей ждал его в своем кабинете, усадил в кресло. Сам сел было напротив, но затем вскочил и стал нервно расхаживать по кабинету.
— Как Полина Львовна? — спросил Тауберг, с тревогой наблюдая за передвижениями друга.
— Вроде неплохо. Ушибы, несколько ссадин, — занял наконец дислокацию у окна князь. — Лекаря говорят, самое опасное, это choc[1]. Отсюда, мол, слабость и угнетенное состояние. Мне кажется, она поняла, что за ней идет охота.
— Ты говорил с ней об этом?
— Нет, собираюсь только.
Сергей снова зашагал по кабинету, потом сел в кресло напротив Тауберга.
— Я тебя позвал, чтобы ты дал мне совет... Нет, чтобы рассказать тебе... Тьфу ты, черт, в голове такой сумбур... Словом, как ты думаешь, не замешан ли во всем этом... Борис?
— Борис? — не удержался от возгласа удивления Тауберг, всегда невозмутимый. — Вздор!
— Послушай, Иван... Я и сам не знаю, что думать... Болховской был на галерее, когда с нее упала княжна Долгорукая. Что Мари Долгорукую убили, приняв за Полину, я уже не сомневаюсь.
— В последнем, думаю, ты прав, — уже спокойнее ответил Тауберг.
— Полина осталась жива только благодаря случайности, — продолжал Всеволожский. — А вчера, когда ее едва не затоптали лошадьми, кто опять оказался рядом? — Он пристально посмотрел в глаза Тауберга. — Болховской!
— Вчера была его очередь присматривать за Полиной Львовной, — развеял его предположения Тауберг. — Ведь мы договорились об этом в клубе, помнишь? Ты лучше скажи, кто знал, что Полина Львовна поедет на променад...
— Вот! — снова заволновался Сергей. — Именно! Ты, как всегда, бьешь в самую точку. Ну так, отвечаю тебе — никто!
— То есть?
— А то и есть, что совершенно никто. Все произошло неожиданно. Загорелось тетушке Варваре Апрониановне пойти вдруг гулять на Тверской бульвар. Позвала Полю и Лизу. Но у Лизы был урок, и ее не пустила мадам Дамбрезак. Все произошло в какие-нибудь полчаса.
— Но ведь кто-то подготовил это покушение? — заметил Тауберг. — Их явно поджидали, когда они станут переходить через Малую Бронную. Ведь и Болховской не мог знать, что они поедут на Тверскую. Он даже не знал, выйдет ли из дому Полина Львовна вообще. Мне кажется, ты не прав, — рассудительно произнес Тауберг. — А те, кто следил за Полиной Львовной, выходит, ее оберегали?
— Да, вот еще загадка. — Устало опустился в кресло Всеволожский. — Человека, что погиб, спасая Полину, я ранее видел трижды. Последний раз он наблюдал за нашим домом. И я сначала предполагал, что опасность исходит с этой стороны. А он, получается, пожертвовал ради нее жизнь. Почему? Почему кто-то хочет ее убить, а кто-то, помимо нас, охраняет ее? Я разговаривал с обер-полицеймейстером. Человек, что спас Полину, мещанин Тульской губернии Василий Иванович Карнаухов. Больше о нем неизвестно ничего.
— Но для кого-то Полина Львовна представляет опасность уже самим фактом своего существования, — сказал Тауберг. — А может, как всегда, все дело в деньгах?
— Да она бедна как церковная мышь!
— А вдруг ей известна какая-нибудь опасная тайна, или она оказалась свидетелем чего-то преступного, или преставился какой-то ее родственничек, отписав ей огромное наследство? Кто ее ближайшие родственники?
— Наше семейство, — невесело усмехнулся Сергей.
— Тогда при чем здесь Болховской? Почему ты думаешь, что именно он всему зачинщик? — сверля взглядом Всеволожского, спросил Тауберг.
— Ну, тогда главным подозреваемым являюсь я...
— Ты?! — опешил Иван.
— Я. Все просто и банально. В Казани, после пожара, Полина пришла ко мне и показала письмо, сильно компрометирующее в глазах света и двора моего достопочтенного батюшку, упокой Господь его грешную душу. И потребовала в обмен на сие послание представить ее в свете и дать приданое, чтобы благопристойно выйти замуж и обеспечить будущее себе и Лизе.
— И что ты? — напряженно спросил Иван.
— Я... А я — дурак. Письмо все еще у нее, но мне теперь это безразлично. Лишь бы с ней ничего не случилось.
— Бедный мой друг, — чуть насмешливо протянул Тауберг, — то, что ты влюблен, как пятнадцатилетний отрок, ни для кого не секрет. Право, не думал, что доживу до времен, когда увижу тебя в сей незавидной роли.
— Тевтон, это серьезно! Я... я женюсь на ней! — вновь закружил по кабинету Сергей.
Тауберг с потрясенным видом уставился на Всеволожского. Влюбиться — это ладно, ну с кем не бывает. Это что-то вроде зимней вьюги: пометелит, да и пройдет. Но жениться! Утратить свободу, связать себя путами семейных обязанностей! Прощайте веселые друзья-собутыльники, ночные пирушки, сладострастные Лилетты и Хлои!
— Полина Львовна, — осторожно начал Иван, — девушка, несомненно, с большими достоинствами... — Он не удержался, и озорные огоньки заплясали у него в глазах.
— Пошел ты к дьяволу, Иван! Все, это не обсуждается!
— Ладно. — К Ивану снова вернулся его всегдашний невозмутимый вид. — Но все-таки кто же пытался отравить Полину? Тут одно из двух: либо челядь, либо кто из домашних, но уж никак не Болховской.
— Ну, кто из домашних, Иван? Манасеина? Дамбрезак? Достопочтенная Аспазия? Зачем им это?
— Но кто-то же подсыпал в чашку Полины Львовны яду?
— Подсыпал, — согласно кивнул Сергей.
— Кто? Ты же собирался провести дознание?
— Провел.
— И что?
— Ничего. Касательство к тому завтраку имели наш знаменитый Тардье, буфетчик, кофешенок и еще чертова прорва народу. Никто из них ни сном ни духом... по крайней мере, они так сказывают. Доказательств никаких...
Уже собираясь уходить, Тауберг вдруг спросил:
— Послушай, а какую фамилию носила матушка Полины Львовны в девичестве?
— Не знаю, — пожал плечами Сергей.
— Узнай, — наставительно произнес Иван, — лишним не будет.
14
Когда Всеволожский вошел в спальню Полины и увидел ее бледное лицо с огромными карими глазами в темных, болезненных ободках, худенькие запястья в голубых жилках, умиление и жалость его так захлестнули, что комок подступил к горлу.
Варвара Апрониановна, дежурившая у больной, подняла на него ласковый взгляд:
— Что, голубчик, пришел навестить нашу пташку? Ничего, ничего, с Божьей помощью, все обошлось. Денек, другой — и опять по дому порхать начнет.
