— Вы пишете?
— Поэзию. Или, скорее, просто стихи, назовем более скромно.
Демельза прищурилась.
— Я прежде не встречала поэтов.
Армитадж вспыхнул.
— Не принимайте всерьез. Просто вы спросили. А в то время это спасало от безумия.
— И вы продолжаете писать?
— О да. Это стало частью моей жизни, хоть и малой частью.
Они опять начали подниматься и оказались на террасе, откуда открывался вид на закат, но по-прежнему опережали остальных, остановившихся где-то на полпути. Терраса была замощена кирпичом, а ведущую к ней лестницу охраняли два каменных льва. В центре находилась статуя Бахуса, смотрящая в сторону моря.
Солнце уже полыхало из-за облаков. Будто кто-то открыл дверцу печи, и недогоревший уголь светился ярко-красным сиянием. Черные утесы неровной линией вдавались в фарфоровое море. Чайки кружились, как ятаганы, молча взрезая вечерний воздух.
— Капитан Полдарк сделал мне два величайших одолжения, — сказал Хью Армитадж.
— Да?
— Подарил мне свободу и возможность встретиться со своей женой.
— Я не мастерица в этих любезностях, лейтенант, но благодарю вас. А разве...
— Что вы хотели сказать?
— Я собиралась сказать, что разве стоит упоминать две столь разные вещи в одном ряду? Словно... — она снова запнулась.
Остальные теперь поднимались к ним.
— Я не пытался быть любезным, — ответил он. — Лишь искренним.
— Ох, нет...
— Когда я снова вас увижу?
— Я спрошу Росса, когда он может вас пригласить.
— Умоляю, спросите.
— Эй, там! — крикнул генерал Макармик, поднимаясь по ступеням, как само солнце, его круглое веселое лицо озарял закат. — Эй, там! Так вы нас опередили!
III
Пока Росс делал два шага, сэру Фрэнсису приходилось делать три.
— У меня два сельских участка, — сказал он, — один около трех сотен акров, а второй — всего пятьдесят. Земля дрянная — почва бедная, сплошные камни, в среднем приносит не больше двенадцати шиллингов на акр. У вас больше?
— Нет. От девяти до десяти, я думаю, когда обрабатывается.
— В виде эксперимента хочу посеять турнепс, капусту и кормовые злаки. До сих пор в этой части страны такого не делали, и крестьяне со всей округи смогут понять, что приносит большую прибыль, без необходимости тратить собственные средства. А еще мне приходится заниматься отвалами от шахт, где я поощряю строительство коттеджей для бедняков, каждому я выделил три акра. Они платят два шиллинга шесть пенсов арендной платы за акр и часто улучшают землю, поскольку арендаторы — главным образом шахтеры, культивирующие землю в свободное время.
— Вы предполагаете, сэр Фрэнсис, — сказал Росс, — предполагаете, что в карманном округе Труро может возникнуть нечто вроде бунта? Что на предстоящих перевыборах городские власти не проголосуют за кандидата лорда Фалмута, а вместо этого выберут вашего кандидата? В этом и заключается ваше предложение?
— Грубо говоря, так. Как вы знаете, голосование зависит от олдерменов и городского совета, всего их двадцать пять. Думаю, что могу рассчитывать на большинство из них. Их уже тошнит от обращения со стороны лорда Фалмута, чья манера выбирать члена парламента настолько деспотична, что городской совет чувствует себя чуть ли не продажными проститутками, когда проталкивает его указания.
— А разве это не в самом деле так?
Бассет кисло улыбнулся.
— Мне кажется, вы пытаетесь меня подначить. По сравнению со многими округами, у нас дела обстоят не так уж плохо. Они получают за голоса определенные блага, но не деньги. Вы недооцениваете их нежелание, чтобы с ними обращались, как с лакеями.
— И кто же возглавит эту дворцовую революцию?
— Новый мэр Уильям Хик.
— Который, несомненно, заверил Фалмута в преданности перед собственными выборами.
— И наверняка совершенно искренне. Есть разница между тем, чтобы желать кому-то добра и позволить этому человеку загнать себя в ловушку.
Они остановились. В ветвях щебетала стайка галок.
— Я польщен вашим предложением, — сказал Росс. — Но я не тот человек, который вам нужен.
— Возможно. Будущее покажет. Пока вы не сказали что-то еще, позвольте мне объяснить. Если вас выдвинут, то вам это ничего не будет стоить. Как вы знаете, это исключительный случай. Если вас изберут, вы пробудете в парламенте до конца созыва, сколько бы это ни было. И тогда вы сможете решить, хотите ли продолжить. Может быть, через год, а может, и через несколько. Я не знаю планов Питта.
— Но вы рассчитываете, что я буду голосовать по вашим указаниям.
— Не по указаниям. Я не Фалмут. Но обычно в пользу Питта. Разумеется, возникнут и случаи, когда я, мой коллега из Пенрина и еще несколько человек, в том числе и вы, можем отстаивать независимую позицию.
— Лично или коллективно?
— Коллективно, — взглянул на него сэр Фрэнсис.
Они двинулись дальше. Они избрали не прямой путь к террасе, а шли параллельно поднимающейся к ней дорожке.
— Мое предложение было для вас неожиданным, — сказал Бассет. — Обдумайте его неделю, прежде чем ответить.
Росс кивнул.
— Отец, бывало, цитировал Чатема, который сказал, что прогнившая избирательная система Англии — это опухоль, которую нужно ампутировать, чтобы спасти от гангрены всё тело. Я принял эту точку зрения, не потрудившись ее проверить, но подозреваю, что от этого предубеждения будет трудно избавиться.
Они сошли с основной дорожки, и Бассет пошел первым через подлесок, пока они не добрались до другой тропы — более узкой и круто устремляющейся вверх. Некоторое время они шли друг за другом, потом сэр Фрэнсис остановился перевести дыхание и оглянулся на дом.
— Его спроектировал Томас Эдвардс из Гринвича, тот, что добавил церкви святой Марии в Труро колокольню. Учитывая, что дом довольно молод, он хорошо вписался в ландшафт.
— Вы вроде упоминали, что недавно сделали потолок в библиотеке?
— Переделали. Мне не нравился прежний.
— Я расширяю собственный дом, и скоро мне понадобится штукатур. Ваш из местных?
— Из Бата.
— Ох... ну надо же!
— Напомните мне, я дам вам его имя, когда вернемся в дом. Он может снова приехать в окрестности и выполнить сразу несколько заказов.
— Благодарю.
Они пошли дальше.
— У вас есть сын, Полдарк? — спросил Бассет.
— Пока что сын и дочь.
— Вы везунчик. А у меня только Франсис. Музыкально одаренная девочка, но это не сын. Похоже, теперь она унаследует всё мое имущество. Наша семья неплодовита.
— Но все же весьма древняя.
— О да, со времен Вильгельма Завоевателя. Надеюсь, что тот, кто женится на Франсис, возьмет ее фамилию.
Они подошли к лестнице на террасу.
— Подумайте над моими словами, Полдарк. Я жду вашего ответа через неделю. А если вам есть о чем спросить, то можете приехать и повидаться со мной и раньше.
IV
Часть пути до дома Росс, Демельза, Дуайт и Кэролайн проехали вместе. Поскольку дорога была узкой, Росс с Дуайтом ехали впереди, за ними Демельза и Кэролайн, а сзади — конюх Кэролайн. Копыта мягко цокали по глинистой поверхности, поскрипывали седла, звенела упряжь, периодическое фырканье лошадей вклинивалось в тихие голоса, звенящие в пустынных сумерках. В звездном небе шуршали летучие мыши.
— Знаешь, все эти разговоры о войне и французах... — сказала Кэролайн. — Думаю, мой муж втайне им симпатизирует, несмотря на то, что пострадал от их рук. Ему нравится много странного. Представляешь, он против смертной казни за преступления, считает, что преступнику следует отработать свои прегрешения! Боюсь, я никогда не превращу его в английского сквайра.
— И не пытайся, — ответила Демельза.
— Да, но ведь какая жалость! Его не заботит поместье, не интересуют ружья, он и зайца не подстрелит, а на лошадь садится только ради того, чтобы побыстрей добраться до нужного места. К охоте он и близко не приближается, никогда не напивается так, чтобы свалиться под стол, никогда не орет на слуг. Думаю, наш брак — сплошное недоразумение.
Демельза посмотрела на нее.
— Единственное мое утешение в браке — это Гораций, — продолжила Кэролайн. — Сначала он смотрел на Дуайта с болезненным неприятием, а теперь страшно к нему привязался. Дуайт может заставить толстячка выделывать всяческие трюки, это в его-то возрасте! Гораций может встать на задние лапы, чтобы выпросить конфетку, и когда ее дает Дуайт (но только Дуайт!), то песик держит ее во рту, а когда наконец-то получает разрешение проглотить, катается на спине от удовольствия!
— Дуайт имеет способность заставлять людей делать то, что он хочет, — заметила Демельза.
— Я знаю. Мне постоянно приходится быть настороже. А что скажешь о том, как он выглядит?
— Немного лучше. Но всё еще бледен.
