– Я, конечно, не считаю всех докторов глупцами, – сказала в конце концов Гвендолин, – но вряд ли Абонвиль может в них разобраться. Берти еще хуже. Он наверняка послал бы за специалистами из Лондона и Эдинбурга, а у него талант делать все шиворот-навыворот.
– Понимаю, ты пришла меня спасти.
– От ненормальных врачей, – быстро сказала Гвендолин – Я не волшебница и понимаю, что далеко не все мозговые заболевания излечимы. Правда, мне ничего не известно о твоей болезни, – добавила она раздраженно. – Мистер Нибонс даже рта не раскрыл, и я бы только потеряла время, если бы начала с ним спорить. К тому же слова редко помогают; мне придется опять доказывать свою компетентность.
Дориан вспомнил, как быстро и умело она вытащила его из болота, вспомнил спокойствие, с каким она встретила его попытки напугать ее, и квалифицированную помощь, которую оказала ему всего несколько минут назад.
Он давно уже не чувствовал такого покоя, такого умиротворения. Да и было ли оно у него хоть когда-нибудь?
Он постоянно злился на себя за свою слабость, ненавидел деда, который, как и упомянутые Гвендолин врачи, не терпел возражений.
– Дориан открыл глаза и медленно повернул голову.
Девушка придерживала на его голове пузырь со льдом, поглядывая на него спокойными зелеными глазами.
Действительно ли она спокойна или просто научилась скрывать эмоции, общаясь с людьми, которые не доверяли ей? Он-то знал, чего стоит подобное обучение.
– Влага творит чудеса с твоими волосами, – тихо сказал он. – Все эти маленькие кудряшки и завитки встают дыбом, образуя рыжее облако. Даже в сухом воздухе они кажутся живыми. Мужчины-врачи наверняка тоже удивляются. Немудрено, что они не обращают внимания на твои слова.
– Такие пустяки не должны отвлекать их от главного, – возразила Гвендолин. – Это непрофессионально.
– Мужчины, как правило, не слишком умны, – заметил Дориан. – Никакой логики. У мужчин бывают свои великие моменты, но нас так легко отвлечь.
«Меня уж точно», – добавил он про себя.
Пропитавшиеся влагой завитки спадали Гвендолин на уши. Ему хотелось отбросить эти пряди назад, провести языком по изящному контуру ее ушек. Где бы могли оказаться его язык или губы…
Взгляд Дориана скользнул по вырезу ее платья и ниже, где намокшая ткань липла к груди.
«Моя», – подумал он. А потом уже вообще больше не думал.
– Некоторых мужчин легко отвлечь, – сказала Гвендолин. – Тебя, например.
Если бы он не так остро чувствовал ее присутствие, то не заметил бы, как дрогнул ее голос.
– Я же сумасшедший.
То, что он сейчас испытывал, вполне могло называться помешательством. Под полотенцем к жизни пробудилась та часть его тела, которая никогда не слушала голос разума.
– Это лечение должно оказывать усыпляющее действие. – Нахмурившись, Гвендолин изучала его лицо.
Она казалась озадаченной, и в других обстоятельствах это позабавило бы Дориана, но только не сейчас.
Гвендолин сидела на краю ванны, он думал лишь о том, что у нее под платьем, и осторожно положил руку в сантиметре от ее платья.
– Лечение? – переспросил он. – А разве это не заклинание?
– Да, видимо, мне не хватило глаз тритона. Я полагала, ты должен ощущать приятную сонливость.
– Мой мозг уже дремлет.
Он коснулся пальцами складок муслина, и Гвендолин обратила внимание на руку, играющую тонкой материей.
– У тебя же болит голова.
– Сейчас это не так уж важно.
Хотя боль не ушла, его больше занимало то, что находится под муслином.
Мягкие кожаные туфельки… изящные щиколотки…
– А где чулки? Где ваши чулки, леди Ронсли?
– Я их сняла, – призналась Гвендолин. – Они ужасно дорогие… из Парижа… Мне не хотелось их порвать, когда я буду лезть в окно.
– Ты лезла в окно? – Дориан коснулся ее щиколотки, не в силах оторвать от нее глаз.
– Чтобы попасть в твою комнату. Я боялась, что ты можешь принять слишком большую дозу, и оказалась права.
Раствор в том флаконе был слишком концентрированным.
«Ну конечно, – вспомнил Дориан. – Она же говорила, что не позволит мне умереть до свадьбы, а теперь, видимо, решила не дать мне умереть до того, как я исполню свои супружеские обязанности».
Он и сам не хотел умирать до этого, черт побери его черную душу.
– Ты кинулась меня спасать, – произнес Дориан.
– Я должна была что-то сделать. Вскрывать замки я не умею, а ломать дверь – значит устроить жуткий шум, поэтому я выбрала окно. У вас не замерзнет рука, милорд?
– Нет. – Он погладил ее щиколотку. – Разве тебе она кажется холодной?
– Не могу разобрать, это твоя рука или моя нога? – Гвендолин сглотнула. – Мне очень тепло.
Дориан немного поднял юбку, и его рука скользнула вверх по той гладкой поверхности, которую исследовала.
«Она хотела получить больницу, – напомнил он себе, – и была готова заплатить за это любую цену».
А он хотел провести губами по дьявольски красивой ноге… выше… до самого конца… Взгляд метнулся к ее диким рыжим кудрям, и мозг услужливо нарисовал картину того, что Дориан увидит в конце путешествия.
Встретившись с ее взглядом, он окончательно потерял над собой контроль и обнял Гвендолин за талию. После теплой воды ему стало холодно.
– Ты простудишься. Сейчас я дам тебе сухое полотенце.
– Нет, иди сюда, – хрипло сказал он.
Не дожидаясь ответа, Дориан обнял ее мокрыми руками, на секунду прижал к себе, а потом опустился вместе с нею в ванну. Когда пахнущая лавандой вода сомкнулась над ними, его губы нашли ее рот, и он без всякой надежды на спасение утонул в пучине многообещающего тепла.
«В высшей степени непрофессионально, – ругала себя Гвендолин, обнимая мужа за шею, – ведь сексуальное возбуждение усиливает головную боль».
К сожалению, в медицинской литературе не упоминалось о лекарстве для охваченного страстью врача. Да и существует ли противоядие, если даже от легких прикосновений пациента у нее учащается пульс и с ужасающей быстротой повышается температура. Какое средство может ослабить сладостное воздействие его губ, какой волшебный эликсир спасет ее от дьявольского искушения, которое она испытала, когда язык мужа скользнул в ее рот.
Гвендолин чувствовала, что погрузилась в воду по самые плечи, а платье вздулось некрасивым пузырем, однако не смогла в должной степени вернуть себе научную объективность, чтобы предпринять нечто радикальное.
Она была слишком занята исследованием обнаженного тела и не могла удержать свои руки, которые гладили сильные плечи и широкую грудь мужа.
Но этого Гвендолин было недостаточно. Она не могла противиться желанию ощутить на вкус эту гладкую, скользкую от воды кожу. Она провела губами по подбородку мужа, затем по шее, а руки продолжали изучать его великолепную анатомию.
