С Пчёлой в офисе сидеть, бамбук курить и бумажками кидаться — тоже так себе занятие, смена картинки нужна. А ты бы под телевизор крякала…
— Обойдутся там без тебя, а перемена мест полезна.
— С голодухи никто не помрёт, а раз хотела прикоснуться к корням — вот оно, добро пожаловать!
— Люблю быстроту принятия твоих решений!
— Главное, чтоб ты не заскучала, а то проклинаешь меня без своего института!
Маленькое путешествие, задуманное, как отлучка к родне в Ленинград, обернулось трёхдневной поездкой в Таллин. Раз не вышло поехать туда, где круглосуточное тепло, то Космос считал себя обязанным найти альтернативу. А Рафалович подкинул адресок своего старого друга из самой столицы пока ещё Эстонской ССР. И страну посмотрели, и подарков достали, и оживились после Москвы, уматывающей бесконечными встречами с партнерами «Курс-Инвеста», который почти четыре месяца жил и процветал под эгидой новых хозяев.
Такой подъем и деловой настрой бесконечно бы нравился Космосу и его друзьям, которые жили мыслью о том, как не растерять и приумножить авторитет среди всесоюзной своры, но в летнем воздухе первопрестольной давно не чувствовалось умиротворения. За изменениями в собственной жизни события за окном сталинской высотки на площади Восстания будто бы затирались, но ветер перемен завывал, озадачивая Космоса, Лизу и всё их окружение единственным вопросом…
А что же будет дальше?..
Нет в мире постоянства, и старший Холмогоров, недовольно косясь в экран заграничного телевизора, постоянно твердил об этом своему единственному отпрыску. Не сказать, что Космос не размышлял о том, что могучая держава, семьдесят лет служившая оплотом коммунизма, разламывалась по кускам. Былым величием не пахло. То очередные окраины независимость объявят, то цены, как на дрожжах подскочат, то Варшавский договор прикажет долго жить. Строили-строили семьдесят лет идейное государство, так и не достроили! Обломки крышки глиняного колоса грозятся упасть не только на седые цековские головы, размышлявшие о том, что запрет КПСС — вопрос ближайшей перспективы, но и прямо в руки трудового люда, измученного пустыми полками и стоянием в очередях.
Перемены, о которых голосил под гитару покойный Цой, грозили выпустить ножи, как ворьё, резко выскочившее из подворотни. Власть имущие, задумывающие «Перестройку», как панацею от всеобщей затхлости прогнившей командной системы, сами не представляли, к каким колебаниям могут привести скоропалительные реформы. И заседали, как обложенные в час, когда на арену переобутых партийно-комсомольских активистов, выходила новая власть. Горбачёв с ситуацией не справлялся, не желая брать на себя ответственность за происходящее, с трудом скрывая ненависть к Ельцину, который ловил лучи людского доверия. Номенклатура боялась уроженца глухого уральского села, будто предчувствуя его реальную победу в политической схватке.
Демократы? Космос, в силу возраста и курьезных вопросов, которые возникали перед ним в ведении дел «Бригады», ручаться за это не мог. А Юрий Ростиславович, привыкший к тому, что подарила ему безупречная служба на благо советской науки, говорил сыну и невестке, что партийные воротилы меняют шкуры, стремясь остаться у кормушки — дело нехитрое и последствия ждать себя не заставят. О стране и народе, как и во все времена, никто не подумает. Говорят, что Россию возродят, бедно и убого жить перестанут, но что крылось за благими начинаниями? Большевики империю развалили — эксплуататоров постреляли и разогнали по эмиграциям, а сейчас кто в кого? Кому нужны прекрасные надежды, если не поймешь, к чему ведет воздух свободы…
На глазах вершилась история, а в воздухе веяло грядущей разрухой. Ещё в восемьдесят девятом году никто бы не подумал, что Союз Советских Социалистических Республик теряет основы своей общности.
Время неумолимо мчалось вперед, заставляя Космоса и Лизу окончательно повзрослеть, думая о большем, чем они привыкли, но любовь жила по другим законам…
— Не поверишь, мне сейчас и без учебников хорошо, — откладывая книгу в багажную сумку, Холмогорова осторожно потягивается, а после, по привычке складывая руки на сильно выпирающем животе, придвигается к мужу ближе, — мы давно не отдыхали, чтобы только ты и я. И не в Москве, а где-то за её пределами. Солнце, мне часто не хватало этой тишины! Я не говорю, что не люблю наш дом, но чувствую себя отдохнувшей. И мы вдвоем!
— Алмазная, поздно пить Боржоми, — теплая ладонь Космоса перемещается на правое плечико Лизы, приобнимая, и, уткнувшись носом в золотистую макушку, у Холмогорова есть шанс хоть чуть-чуть полюбить надоедливый стук железных колес о рельсы, — почка-то скоро вылупится, и будет нам день без агитки! Батя этим грозит…
— Нет, Кос, я не про квартирантку сейчас говорю, это своё, — и чем ближе подступал заветный и неизведанный час встречи с собственным ребенком, Лиза больше убеждалась в том, что хочет скорее её видеть, — а тебе полезно жить в горкомовском доме, сразу в голову приходят словечки умные! А говорил, что Ленинград не любишь…
— От твоей родственницы нахватался, у неё ж там в Мариинском свой цирк с конями и фокусами!
— Факиры пьяные! А уж с этим переименованием… — в душе Лизы родной город всегда назывался тем именем, с которым выстоял в блокаду, — переезжаете из Ленинграда в Петербург! Как хочешь, Кос, но мне это не нравится. У меня в паспорте по-другому написано…
— Ну так, Лизок, маленькая моя, припёрло у людей…
— С больных голов на здоровые!
— Весело живётся, чего сказать?
— До припадков, — в последнее время многие вопросы жизни в стране становились риторическими, — а, судя по шуму, бельё собирать начали, ура…
— Не прошло и года…
Аккуратно постучав, в купе вошла проводница — сухопарая женщина лет тридцати пяти. Её русская речь была отягощена небольшим акцентом, что выдало в ней уроженку эстонских земель. Кратко перекинувшись с Лизой фразами о её самочувствии, она стала собирать постельное бельё в мешок, пока Космос сетовал на то, что к ним не пришли раньше. Но его слова имели нулевой эффект, и, выходя из помещения, проводница, как бы промежду прочим, сказала:
— Слышала по радио, что у вас в Москве, кажется, переворот и танки случились!
— Когда кажется — креститься надо! — Космос готов был покрутить пальцем у виска в сию же секунду. — Революцию отгрохали, что ли, как в семнадцатом?
— Переворот… — на румяном лице Елизаветы отобразилось недоумение, — у нас в стране?
— У вас в стране, — лаконично уточнила проводница, и, обдав Холмогоровых ироничным взглядом, поспешила удалиться, зная, какой эффект могла произвести на молодую пару супругов, — счастливого пути!..
— Да ну его к чёрту!
— Удачная шутка…
Как по команде, Космос с Лизой переглянулись, пытаясь до конца осмыслить услышанную новость. Не было времени разбираться в том, насколько она достоверна. Пока не сойдут на перрон, и
