не увидят встречающих — не узнают…
— Ничего себе, хорошо съездили, — или вовремя приехали — одновременно всплывает в голове у Коса, — обрадовала, блин, кто просил-то её, — хотелось недобрым словом вспомнить проводницу, — каюк!
— Наши, наверное… — не обращая внимания на весь остальной мир, Лиза, собирая мысли в стройные линии, пытается не растеряться, — обзвонились.
— В Москве, попомни слово моё, свой бардак, — и Космоса, как можно было легко догадаться, беспокоил свой, сконцентрированный внутри одного здания на Цветном бульваре, — а если Саня ещё и в Крым умотать успел…
— Как домой-то ехать?
— Отдохнули зато со всеми удобствами.
— И планов настроили, как баррикад…
Очутившись в машине Рафаловича, встретившего молодоженов на перроне, Космос сразу же принялся разведывать обстановку. Леонид Ефимович, всегда смешливый и готовый к подвигам, как тот самый Мюнхгаузен, недовольно скорчил лицо, презрительно рассуждая о том, что творилось в городе и стране с самого утра. Космос и Лиза принялись почти безропотно слушать, убеждаясь, что проводница, как есть, не наврала. Сработала на опережение, хоть и говорят, что эстонцы отличаются крайней нерасторопностью.
— Хер его знает, что в Москве происходит! Тут пока тихо, но везде чудаки на букву «м» найдутся, а как же, Космос? — морского офицера в отставке, казалось бы, ничего не могло удивить в жизни, но воцарившийся в государстве бардак раздражал сознание, как быка красная тряпица. — Всё накрывается огромной медной задницей! Работа сегодня встанет, а Горбача, мать его, украли инопланетяне! Радио трубит, что чрезвычайное, комендантский час, а наша Ёлочка из дома кинулась — команду шефа защищать! В Ленсовет…
— Дядь Лёнь, она же в отпуске была… — Елена Владимировна не являлась домой с тех пор, как они в последний раз говорили с Лизой по телефону. Прошло два дня, — вот тебе и зам по строительству!
— И отпуск приказал жить долго и счастливо! Третий за всё время, фу-ты ну-ты…
— Домой нескоро домчим, Лизка, — окончательно стало ясно Космосу, — дожили…
— Ненадолго это все, — Рафалович, желая успокоить молодежь, вернул своему голосу прежнюю молодцеватость, — хоть в городе всякое говорят. Что и Собчака сместили, и вся верхушка непонятно в какую дыру свалилась. Шепчутся с самого утра, как крысы на палубе, мать их! Если б не доложила наша вице-мэр, что живая и здоровая, то не знал бы, с какого места волосы рвать…
— Может, радио включим?
— Чего они ещё скажут?
— По состоянию здоровья Горбатый чуть в ящик не сыграл!
— Таковы реалии!
— В Москву звоните, там дела творятся!
— Если дозвонимся…
— Отсидитесь у нас, сколько надо! Посмотрим, куда вся шарушка ведёт… — впервые на веку Леонида совершались события, пахнущие прерыванием всех устоев, и, не найдя иного способа избавиться от ощущения настигающей сумятицы, он вставляет в магнитолу первую выпавшую из бардачка кассету, — а вот и «Морячка». Нашлась, родимая…
— В самый раз, дядя Рафа!
— Всяко лучше, чем шарманка с новостями, Лизонька!
— И то верно…
— Вот заживем-то скоро!
Страна Советов готовилась спеть свою лебединую песню, захлебнувшись невиданным прежде воздухом свободы. Пусть никто из присутствующих в салоне служебной машины Рафаловича об этом не догадывался…
* * *
— Белый, твою дивизию, алло! Чё там у вас? Как переворот, нахер? Подъем-переворот, нахуй! Скинули? Бойцы к Белому дому провиант подвозят? А че ещё делать, демократия тоже в ресурсе нуждается, ты чё, в школе не учился? Чего я так ору? Нет, роды пока не принимаю, не дай Бог! Все нормально, привет передает! А я до тебя час дозванивался, брат! Да! Приехали, куда ж мы денемся, ещё в поезде птичка про эту сутуёвину пропела! Зачем? Так, брат, не начинай! Да даже если пишут — сейчас не та обстановка! Слушаю я тебя, слушаю! Выкладывай…
В квартире на Московском проспекте воцарилась суматоха, потому что Кос не может сидеть сложа руки, когда в столице дела выстаивают без его участия. Лиза, устремив глаза в дневное окно, по тону мужа догадывается, что медовый месяц Беловых закончился, едва они успели собрать чемоданы. Что же, они с Космосом опять прыгнули в последний вагон уходящего поезда, но теперь о такой вещи, как отдых, нужно думать в последнюю очередь. А Ольге она все-таки позвонит, чтобы попытаться обрадовать тем, что она урвала для неё и Томки по флакону «Рижской сирени». Это были любимые духи девчонок…
— Блять, ну кто ж знал, что так выйдет! Сань, да все спокойно было десятого, чё ты мелешь, а? Скажи спасибо, что без приключений добрались. Ялта на хрен пошла? В офисе кукуете? Пчёла с самой Старой площади новости в клювике принес? Пиздец, чё скажу, хорошо, что хоть через битых полтора часа дозвон пошёл! — когда разговор с другом перешёл на более спокойные тона, Космос позволил себе дать слабину, и, сбавив ход энергичных шагов по гостиной, одним махом уселся в старое хозяйское кресло. Оно чрезвычайно ему приглянулось ещё два года назад. — Теперь другой вопрос! О насущном. Брат, как смогу — приеду, без базара. Звони Фаре, пускай всё делает, как делал! Ничего не меняйте, это разговор не для одного дня. Ебанные железные дороги-то не встанут? Чего я на них злой такой? Ночи в купехе хватило, так себе! А потом увлекательная история общения с проводницей, язык она вообще, походу, ядом наколола! Ага, братья-прибалты…
Обрывки разговора Космоса и Саши уверяли Лизу в том, что часы полетели сумасшедшие, склочные. Радио работало без перерыва, новости доносились тревожные, а в головах Космоса и Лизы настойчиво звучали звуки «Лебединого озера», транслируемого по центральному телевидению с самого утра. Музыка из классического балета стала едва ли не главным символом происходящих событий, но действовала на нервы, как отборный раздражитель. Любой советский гражданин знал точно: если по телевизору неожиданно показывают знаменитый балет Чайковского, значит, жди траурных флагов. Но в этот раз поминальная песня использовалась вовсе не по своему конкретному назначению.
Черти знают, как колыхало Москву, и кто такие гэкачеписты, приказы которых с утра услышали все советские граждане, будто вместо гимна.
— Да что такое! Кабельный телик, твою мать, одно название… — Кос смотрел на голубой экран с недоумением, но верным пониманием того, что Москва отменяется на несколько дней, — леблядей они показывают, умно…
— Брось ты его, Космос, всё ясно, — Лиза искала свою телефонную книжку, где были записаны все московские номера. Обещала позвонить Валентине Анатольевне; мать Пчёлкина взяла с неё зарок, что она позвонит им сразу же, как окажется в квартире Ёлки. Но из-за того, что телефон аннексировал Кос, Лиза вынужденно прибавляла воспитавшей её тётке седых волос.
— Твою мать, что ничего не ясно!
— Там звонят в
