маленькую укромную задвижку. — Фарик подсуропил? И ни сном, ни духом, белого порошка не видел? А, Космос? Какого черта ты это себе стянул?! Объясни…
Свойственная Холмогоровой веселость испарилась при виде белоснежного вещества, насыпанного внутри светлой древесины. Лизе не хотелось озвучивать, как назывался опасный наркотик, а Космос попытался, ухищряясь, забрать злосчастную коробку.
— Сладкая, не грузись! Клянусь, не открывал даже. И если бы открыл, то чего меня возьмёт, моя, что ты? Отдай…
— Раз клянешься, то вопрос исчерпан, уяснили, — несильно обращая внимания на обещания Коса, Лиза выходит на балкон, чтобы разломать шкатулку на две части, и выкинуть обломки в дождливую сентябрьскую сумятицу. Космос не пытается ей препятствовать; надо было предугадать, что из подношения Фары не выйдет ничего хорошего, — а вот терпеть точно без глупостей.
— И откуда в тебе столько силы, алмазная?
— Кашу в детстве ела за обе щеки…
— Тогда улыбнись, заяц, ничего ж не случилось! Не безголовый же я…
— Кос, пойми… — Лиза осознает, что можно было избавиться от дурной шкатулки иным способом, и глупо полагаться, что её муж, занимаясь тем, что стало его повседневной жизнью, не разбирался, что есть белое, а что чёрное, — это не игры! И если когда-нибудь мы столкнемся с этим, то нам будет очень нелегко. Очень!
— Просто красивую штукенцию хапнул, — располагаясь на кухне, где Лиза отмывала свои ладони, Космос спешил притянуть к себе жену, усаживая её на колени, не давая возможности уйти в пространные мысли, — не подумал, и не пугливый! Я вообще всё красивое люблю, чтобы блестело и слепило! А особенно тебя…
— Сорока-белобока, — и если у Лизы и были зависимости, то они крылись в сильных мужских объятиях, которые навсегда заслонили её от остального мира. Хватало того, что она в этом никогда не сомневалась, — нравится ему!
— Считалочку, что ли, вспомнила?
— Как ни крути, но в ближайший год она мне действительно понадобится…
— Что верно, то верно…
Усталый вечер в квартире Холмогоровых имел бы возможность завершиться мирной ночью, но абонент, вызывавший к ним в одиннадцать вечера, полагал иначе. Лиза, было, обрадовалась, услышав замотанный голос Пчёлы в трубке, но весть, из-за которой он целый день был недоступен для друзей, заставила стереть мелкие неурядицы прошлого дня. На веки вечные.
— У Софы мать умерла. Аневризма. Похороны послезавтра…
Классик был прав. Человек смертен. Внезапно.
Комментарий к 91-й. Падение титанов
Для тех, кто читает между строк:
https://vk.com/wall-171666652_756
91-й. О чём молчат звёзды
OST:
— Алла Пугачёва — Золотая карусель (Витя/Софа)
— Филипп Киркоров — Я найду тебя (Космос/Лиза)
Середина октября 1991-го
После того, что Пчёла лицезрел в доме у Голиковых, он испытывал лишь одно горячее желание — напиться в стельку. Чтобы унять напряжение, поселившееся в голове названным гостем. Вечер пятницы тринадцатого сентября не забывался, хоть и не могла смерть дамы, пророчившей ему каталажку, затронуть внутри субстанцию, отличающую человека от примата. Но Витя прекрасно понимал, что наступившая година — это не период для игры в бутылочку. Он даже смог преодолеть свою стойкую неприязнь к Нику Милославскому, который пообещал, что будет помогать бедной Софке, и плевал он с высокой колокольни на то, что Витя Пчёлкин об этом подумает. Обстановка не позволяла чинить препятствия, а Голиковы действительно пережили огромное потрясение.
Организацией похорон занимался Пчёлкин, заручившись материальной и моральной поддержкой друзей и Милославского. Отец Софки, ошеломленный, но не сломленный, кажется, был искренне благодарен молодым парням, которые переняли часть его проблем на свои плечи. Хвори, заставшие функционера прошедшей весной, совсем перестали его беспокоить, но глупо полагать, что, похоронив жену, он не будет винить себя в случившемся. Константин Евгеньевич был молчалив, почти угрюм, а если и беспокоился, то только о Софе, которая точно не была виновата в том, какие проблемы постигли их семью. Как и всякий любящий отец, Голиков боялся, что Софка, всегда бойкая и неунывающая, может навсегда потерять свой неробкий характер.
На время, пока мать не проследовала на погост, Софа жила у Холмогоровых. Лиза сама предложила это решение, а Космос и не препятствовал, потому что, разбираясь в делах Голиковых вместе с Пчёлой, приезжал домой только на ночёвку. А Софка не могла снести нескончаемых соболезнований. Ей, будто малому ребенку, было невыносимо видеть бархатную крышку гроба и траурные ленты на пышных венках. Пустующая комната матери отпугивала, стоило вспомнить, как хаотично были разбросаны осколки стекла, и как безобразно на полу лежала моложавая, но погубившая себя женщина. Искусственные идолы были разрушены в щепки, а смена сильнейших не позволяла смириться со скромной ролью, которая предполагалась Марине Владленовне в этих дебрях.
Подруги не позволили Софе погрузиться в тягостное одиночество. Легче вести борьбу с привидениями вместе, а Голикова не умела быть одиночкой. Поэтому проводила свои грустные дни с Лизой и Томой, не пытаясь разобраться, в какую сторону повернулась фортуна. Она не изводила себя мыслями о Пчёлкине и Милославском, которые изображали между собой дружбу, которой никогда не было. Софку не заботила мысль, что поминальные речи утихнут, а ей нужно по-новому устраивать свой быт, когда-то сформированный чужими властными стараниями. И о последних словах мамы, рассерженно брошенных в сторону Вити, Софа тоже не размышляла. Мало ли, что можно бросить, ненавидя человека за сам факт существования. Но одно «но» действительно бередило впечатлительный ум, и Голикова не знала, как ответить себе на несложные вопросы, которые бы не возникли, будь их отношения с матерью хоть немножечко теплее…
Как обнаружить в себе чувство стыда, переставая заглатывать свежий воздух, словно освобожденная? Как понять саму себя, прощая душу за то, что она не доходит до того, что должен чувствовать любой человек, переживший горе? Она не ждала настолько сильного встречного ветра свободы, но дышит им, и не видит своего порока в том, что кто-то упрекнёт в черной неблагодарности…
Мама! Человек, без которого милая девочка Софа не узнала бы белого света, которого так любила разочаровывать! Ловила раздражение в жгучих глазах, но не жаловалась, а билась за своё. Протягивала руки, но обжигалась холодом, который часто сменялся гневом. Благодарная дочь, находясь на месте Софки, жила бы с чувством глубочайшей вины за смерть матери. Но Софа такой святостью не обладала. И не было в ней никакого стыда, лишь оцепенение, разрушающееся, стоило вспомнить, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. Стоит просто посмотреть на подруг…
Тома жила Валерой, заставляя окружающих поверить в то, что любовь с первого взгляда существует не только в романах. Софа помнила, как сильно Бессонова понравилась Филатову ещё в
