Она просила, чтобы господь послал ей своих детей, которых женщина пока не могла иметь. Просила, чтобы муж, изменившийся к ней, стал прежним — ласковым, как до замужества. Чтобы любили они друг друга долгие годы, чтобы… Но бог не пожелал ее выслушать — просьб было слишком много. Именно поэтому она сейчас здесь, с Валерианом, а не в родительском доме.
Теперь Ефросинья входила в церковь с опаской. Следом, крестясь, осторожно ступал Валериан. Женщина намеревалась терпеливо стоять всю службу, истово молясь о том, что собирается сделать.
Господь знает все, знает и ее планы. И он должен вмешаться; не допустить крови, пощадить людей, которых Ефросинья обрекла на погибель. Ему лишь нужно вернуть ей мужа, разве он этого не может? Нет, он может все! Если же бог не внемлет ее молитвам, значит, так и должно быть. Значит, все задуманное случится с его благословения.
Лилась протяжная церковная песня. Колоритный бас отца Евлампия выделялся на фоне других голосов и задавал тон всей предрождественской церемонии. Лики святых подернулись отраженным от свечей румянцем. Святые смотрели на Ефросинью с укором, словно предупреждали о чем-то. Она догадывалась, о чем, и поэтому не смела поднять глаз.
Она уже не может свернуть с пути. Начатое требует продолжения. Все, что с ней случилось, имело смысл только в одном случае — судьба жаждала мести, и ее ущемленное самолюбие требовало решительных действий.
Еще совсем недавно papa был готов удовлетворить любой каприз дочери: задаривал драгоценностями, души в ней не чаял; и вдруг резко переменился: она стала никому не нужной вещью, с которой можно без сожаления распрощаться. Как случилось, что близкие люди, такие предупредительные еще вчера, сегодня уже не хотят иметь с ней дела? И только врач, чужой, в сущности, человек, способен преданно служить ей и жертвовать всем, что у него есть.
Дорогу из родного города в Петербург Ефросинья вспоминала с содроганием. Как только Валериану удалось достать фальшивые документы на имя Ефросиньи и Валериана Тихомировых, мнимые супруги тронулись в путь. Не будь этих документов, их бы рано или поздно поймали, ведь облаченный властью губернатор наверняка поднял собственных соглядатаев на ноги. Но с шумом, с размахом искать он ее не мог, это не в его интересах. Нет, он искал ее тайно, с особой тщательностью, чтобы, когда найдет, сделать с ней то, что хотел. Это хорошо для нее, ведь в этом случае Ефросинье не нужно бояться представителей петербуржской власти. Опасными могут стать люди неожиданные, которых не знает она, но которые прекрасно знакомы с ее портретом. А это означает, что свободные передвижения по городу должны быть ограничены. В столице легко затеряться бедняку в небогатых районах, но гораздо сложнее скрыться от внимательных глаз изысканной даме благородного происхождения. Как правильно она поступила, что не стала следовать зову крови, а сменила богатые наряды на потрепанную шубу.
Валериан… Этот человек нравился ей все больше. Милый доктор. Он так нежен с ней. Что бы она без него делала? Конечно, без его поддержки она не смогла бы проехать и нескольких верст от дома. Почему он так к ней привязан? Неужели действительно любит? Ефросинья могла понять спутника, потому что сама любила. А чувство любви всегда вызывало у нее уважение и трепет. Люди, искренне любящие, приближались в ее глазах к богу. Похоть же, напротив, требовала всеобщего порицания. Их, а не ее, должен был наказывать папенька.
В последнее время Ефросинья все чаще задумывалась, а не прекратить ли ей скитания, не забросить в дальний угол планы и не жить ли с Валерианом, как муж и жена, по новым документам? Это было так просто. Ни мук от потерянной любви, ни угрызений совести в содеянном… Но всякий раз, когда возникали подобные мысли, Ефросинья говорила «нет». Она должна пройти назначенный путь. Обязана, во имя собственной любви. Иначе перестанет верить в себя, уважать попранное достоинство супруги.
Тонкая церковная свечка, прогоревшая наполовину, изменила оттенок пламени и начала коптить темным, нехорошим цветом. Ефросинья наблюдала за свечой, не пытаясь что-либо предпринять. Она была заворожена совершающимся на глазах чудом. Женщина знала, что черное пламя — это знак свыше. Ее предупреждают, ей дают понять, что дела и помыслы ее точно так же черны, как пламя этой свечи.
Вспыхнув в последний раз, маленький огонек потух, оставив после себя пахучую дымную дорожку. Ефросинья посмотрела по сторонам и встретилась взглядом с Валерианом.
— Ты видел? — Ефросинья тихо зашептала. — Это дурной знак. Господь меня не принимает. Пойдем отсюда.
Она еще раз перекрестилась, заглянула в осуждающий лик Христа и, повернувшись, стала пробираться к выходу. Истово молящиеся люди провожали Ефросинью недобрым взглядом, но та уже знала, что дороги обратно нет, что бог отказался от нее точно так же, как отказался в свое время papa. И теперь у нее нет ни дома, ни семьи, ни веры. Есть только желание мстить тем, кто был с ней жесток и несправедлив.
Рождество, Новый год, Крещенские праздники пролетели, оставив шлейф ярких воспоминаний. Лиза провела дни в обществе родных: мужа, матушки, сестры и детей. Балы, театры, народные гуляния — всего было в избытке.
Наступил февраль.
Оказавшись на земле после недолгой дороги, Лиза весело подмигнула детям. Сонечка протянула ей руку, и Лиза помогла дочери вылезти из саней. Вересов взял на руки сынишку.
Лиза больше месяца не видела Митю и теперь надеялась, что их встреча скоро состоится. Быть может, им удастся поговорить наедине. Она внимательно вглядывалась в толпу в поисках знакомого силуэта.
На площади перед Адмиралтейством было многолюдно. В ярких, сколоченных из досок балаганах давали представления. Пахло блинами, свежими пирогами, яблоками и сбитнем. Неподалеку играл оркестр, из окон соседнего дома доносилось пение.
Лиза любила масленичную неделю: разгульная праздность толпы передавалась и ей, а дети особенно жаловали балаганы.
Сонечка потянула Лизу за шубу:
— Мама, скорее идем! Смотри, там Петрушка!
Лиза повернулась к мужу:
— Николенька, милый, приглядывай за детьми. Людей много, не потеряться бы.
Муж дружелюбно кивнул и взял дочь за руку.
Вересовы углубились в толпу, двигаясь в направлении высокой красочной сцены, где лицедеи давали шумное представление. Но Лизу не волновали проблемы кукольных героев; она продолжала оглядываться, ища в толпе Митю.
«Он должен быть где-то близко!»
Митя действительно находился рядом: в тени соседнего дома, в компании супругов Шимановых. Как только появились сани с Вересовыми, он начал внимательно следить за супругами, ориентируясь по торчащей голове мальчика в пестрой, сшитой из меховых лоскутков шапочке.
