Нахмурившись, Рутгер принялся орудовать над стежками маленьким ножом и пинцетом. Почерневшая нитка довольно легко выдергивалась, оставляя крошечные капли ярко-красной крови. Сам шрам был неровным розовым рубцом на бледной коже, и, обследуя его, доктор заметил то, на что раньше не обратил внимания: детскую мягкость руки, отсутствие мускулов, которые должен иметь даже девяти-десятилетний мальчик.
– О-о! – Кортни отдернула руку в сторону от дрогнувшего ножа доктора.
– Прости, рука соскользнула. Все еще ненавидишь мир, да?
– Только некоторую его часть, – невозмутимо ответила она.
– Все могло быть хуже, ты понимаешь? – Улыбнувшись, Рутгер снова принялся разрезать и выдергивать нитку. – Намного хуже, чем оказаться под надзором лейтенанта Баллантайна. Обычно он бьет только туда, где не остаются следы.
Он мягко сделал ударение на слове «обычно» и выразительно посмотрел на рассеченный и припухший подбородок Кортни. Были и другие признаки того, что Адриану был брошен вызов: свежие красные отметины у парня на руках выше локтей и неуверенность, с какой он сел на скамью.
Мэтью прослужил с Адрианом шесть лет и знал, что за обманчиво сдержанными манерами скрываются железная воля и горячий, несдержанный нрав. Тот, кто был не способен почувствовать неуловимые предостерегающие сигналы, мог мило беседовать с мягким, любезным человеком, а в следующий момент получить словесную порку, сдирающую кожу до самых костей. Люди уважали Адриана, признавали лидером и беспрекословно ему подчинялись.
– Вот и все. – Мэтью выдернул пинцетом последний стежок. – Несколько дней тебе нужно будет беречь руку. Следи, чтобы рана была чистой и не... Черт! – Ручка ножа соскользнула и загнала занозу еще глубже в ладонь. – Могу я попросить тебя приложить свою твердую руку? Половина но-креи сидит у меня под кожей, и я не могу вытащить оттуда эту проклятую штуку.
– Пусть попробует Корт. – Баллантайн лениво взглянул на Кортни. – У него достаточно твердая рука. – При этом предложении выражение на лице Мэтью заметно изменилось, и Адриан рассмеялся низким горловым смехом – смех вообще редко раздавался в стенах больничного отсека. – Ведь это была твоя идея попробовать перевоспитать мальчишку – или ты участвуешь в добрых делах только на словах?
– Вот. – Мрачно взглянув на Кортни, Мэтт протянул ей иголку. – И ей-богу, если твоя рука соскользнет...
– Не знаю, хочется ли мне это делать, – покосившись на протянутую ладонь и застрявшую занозу, а потом на иголку, объявила Кортни.
– Делай, – тихо приказал Баллантайн. Взяв иголку, она взглянула на лейтенанта.
– Мне что-то не хочется любоваться на это, – отворачиваясь, пробормотал Мэтью. Его рука напряглась, когда он почувствовал, как холодные пальцы Кортни сомкнулись вокруг его запястья. Задержав дыхание, он ждал болезненного мстительного укола, а Кортни впервые слабо улыбнулась, зная, что получила великолепную возможность доставить американскому доктору несколько неприятных минут. Она невозмутимо смотрела на него огромными зелеными глазами, и Мэтью, выругавшись, повернулся к ней. – Ну? В чем дело? Я... – Посмотрев на ее руку, он увидел иголку с пресловутой деревянной щепкой на конце, а потом, взглянув на свою ладонь, разглядел капельку крови на месте занозы. – Будь я проклят, если я что-то почувствовал!
– Я же говорил, что у него твердая рука, – произнес нараспев Адриан. – Не желаешь ли побриться?
– Нет! Я хочу сказать... э-э... спасибо, не нужно. Но я... – Мэтью замолчал, пристально всматриваясь в лицо Кортни. Она на секунду расслабилась и сейчас открыто улыбалась смущенному доктору. Картина было поразительной: улыбка открыла мягкие красивые губы и привлекла внимание Мэтью к нежному румянцу на щеках, на которых никогда не было и не будет ни единого мужского волоска; длинная тонкая шея была слишком изящной, чтобы перейти в крепкие мускулистые плечи; вывод доктора подтвердился тем, что открывалось за расстегнутым воротом ее рубашки. Рот у Рутгера медленно открывался, пока элементы головоломки складывались вместе, как металлические опилки вокруг магнита. – Боже мой! – Он встретился взглядом с Адрианом, ища подтверждения своей догадке. – Он – девушка!
– Я и не надеялся, что ей удастся провести тебя во второй раз. – Громко вздохнув, лейтенант отошел от стены.
– Провести меня... О чем ты? Или ты хочешь сказать, что знал о том, что он... что она...
– Мое знакомство с мисс Фарроу произошло так же неожиданно, как и твое, – сухо сообщил он Рутгеру. – Около часа назад и гораздо тяжелее.
Доктор посмотрел на Кортни. Девушка, отойдя подальше, снова нахмурилась, а ее взгляд настороженно перебегал с одного янки на другого. Понадобилось несколько секунд напряженной тишины, чтобы ее имя дошло до сознания Мэтью.
– Фарроу? – потрясение выдохнул он. – Ты сказал – Фарроу?
– Да.
– А Дункан Фарроу и Эверар Фарроу?..
– Ее отец и дядя соответственно.
Для Мэтью это было уже слишком. Тяжело опустившись на ближайший стул, он снова окинул взглядом Кортни – ее темные бриджи, широкую рубашку и копну волнистых волос, а потом, посмотрев на розовый припухший шрам на руке под закатанным рукавом, подумал о том, какое лечение оказали ей его усталые руки в тот первый день.
– Боже мой, – недоверчиво бормотал он, поворачиваясь к Адриану. – Почему ты не сказал мне хоть что-нибудь? И что ты теперь собираешься с ней делать? Адриан... ты же не можешь отдать ее в руки Дженнингса. Он ведь... Он...
– Я слишком хорошо знаю, что он с ней сделает, – угрюмо перебил его Баллантайн. – Именно поэтому я и привел ее к тебе.
– Ко мне?
– Не люблю повторяться, но это была твоя идея.
– Моя идея? – Мэтью ошарашено оглядел одежду Кортни, и ему в голову пришла одна мысль. – Ты же не думаешь всерьез, что можно продолжать маскировать ее под мальчика?
– У тебя есть предложение получше? – вздохнув, спросил Баллантайн.
– Сейчас нет, но...
– У нас нет времени на размышления, – перебил его Адриан. – Но так как нет ничего необычного в том, чтобы заставлять юных пленных работать, есть шанс – очень малый, признаю, но все же есть, – что все может получиться. Естественно, она не должна попадаться на глаза корабельной команде.
– Естественно, – согласился Мэтью, словно не было в мире ничего проще, чем устроить это на корабле длиной сто пятьдесят и шириной двадцать пять футов, —И думаю, теперь ты собираешься сказать мне, что это место, – он обвел рукой кабинет, – для нее самое безопасное?
– Поверь, я думал над этим, – с усмешкой признал лейтенант. – Но, к сожалению, через твой кабинет постоянно проходит слишком много людей. Кому-нибудь может броситься в глаза что-то... необычное в ней. Нет... – Он сделал паузу, словно следующая мысль не доставляла ему особого удовольствия. – Боюсь, ей придется остаться при мне – в качестве личного камердинера. Таким образом, ей придется отчитываться только передо мной и не возникнет лишних вопросов – если они вообще возникнут.
