— Я чрезвычайно признателен вам за великодушное предложение, однако…
— Сегодня выдался дивный день, и мне страсть как хочется показать вам одно из моих любимейших мест, — продолжала вдова. Веселая беззаботность в ее голосе неожиданно пробудила в Майкле ту же легкость живость, желание рассмеяться. Впервые за последние месяцы он вдруг почувствовал себя необычайно юным и с удивлением заметил, что улыбается.
Ну… почему бы не прогуляться с ней? Майкл откровенно скучал. У него не было ни пациентов, ни книг, чтобы занять себя чтением. Поддаться влечению еще не значит пуститься во все тяжкие. А более продолжительное знакомство с вдовой наверняка погасит его пылкий интерес к ней.
Вдобавок обидеть ее отказом было бы неблагоразумно. Если самые именитые жители Босбри начнут порочить его репутацию, это отпугнет всех пациентов. Тогда ему и впрямь придется несладко.
О да, его рассуждения казались вполне здравыми, лишенными тайных мотивов. Майкл закусил губу.
— Хорошо. Если это недалеко.
— Отсюда рукой подать.
Несколько часов спустя, бредя бок о бок, они вышли к цветущему лугу.
— Мои владения начинаются от этой живой изгороди.
Майкл огляделся. С этого места невозможно было увидеть Хэвилленд-Холл, но пейзаж показался ему очаровательным. Лето коснулось полей своим теплым дыханием, над высокой колышущейся травой порхали бабочки.
— Чудесный уголок.
— Больше чем уголок, — отозвалась миссис Чаддерли. — Почти пять тысяч акров. Теперь все они мои.
Слышалась ли грусть в ее голосе, или Майклу это только почудилось?
— Значит, у ваших родителей не было других детей?
— Вы хотите сказать, сыновей? — В ее взгляде мелькнуло лукавство. — Нет, я была единственным ребенком. Моя мать вновь разочаровала отцовское семейство. Но отца это нисколько не заботило. Он страшно меня баловал, почти так же, как маму.
Вот как? Пожалуй, вдова не идеализировала брак своих родителей.
При мысли об этом Майкл ощутил давно забытое чувство, смесь недоверия и смутной тоски. Еще мальчишкой, будучи в гостях у друзей, за обеденным столом или в гостиной перед ужином, он с изумлением наблюдал, как хозяин с хозяйкой обмениваются взглядами или ласково касаются друг друга. Как удивительно и чудесно, должно быть, когда родители счастливы.
— Это была великая любовь, как я понимаю.
— Разумеется! Хотя едва ли меня можно назвать беспристрастной. Думаю, большинство детей обожествляют своих родителей. — Вдова весело улыбнулась Майклу. — Не сомневаюсь, ваши — тоже само совершенство.
Должно быть, только настоящие счастливцы, баловни судьбы способны сохранить подобную наивность.
— Сказать по правде, меня воспитывал брат. — В сущности, Аластер заменил Майклу и отца, и мать.
Лицо миссис Чаддерли тотчас приняло серьезное выражение.
— Простите, сэр. Как это ужасно.
Вдова вообразила, будто он рос сиротой. Это заблуждение следовало развеять.
— Мои родители были… заняты другим. — Поглощенные беспощадной войной друг с другом, они мало времени уделяли детям, используя сыновей как пешки в игре. — Отца с матерью я почти не видел. Брат заботился… — «Чтобы со мной ничего не случилось и чтобы я не повредился рассудком. Звучит излишне резко». — Брат заботился о моем благополучии.
— Вот как? — Миссис Чаддерли слегка нахмурилась. — Что ж, возможно, вам повезло, кто знает? Я подозреваю, что счастливый брак родителей оказывает дурное влияние на жизнь ребенка.
Должно быть, она хотела пошутить.
— Я бы так не сказал. Счастливый брак — это прекрасно.
— Ода, конечно, для самих супругов. Но представьте, какие ожидания он порождает у ребенка! Что каждый может встретить такую же любовь или что мужчина, безумно влюбленный в женщину, никогда ее не разлюбит. Ребенок, воспитанный на подобных волшебных сказках, неизбежно будет обольщаться безумными надеждами.
Откровенность миссис Чаддерли не слишком удивила Майкла. За последние два месяца он обнаружил, что люди нередко поверяют ему свои сокровенные мысли, поскольку видят в нем всего лишь Простого сельского доктора, а не знаменитое лондонское светило. Похоже, когда слава не бежит впереди человека, тут-то и появляется на свет искренняя дружба.
— Какой цинизм, — проговорил Майкл. — Вы слишком молоды, чтобы так мудро рассуждать.
Миссис Чаддерли рассмеялась.
— Ваша лесть становится слишком откровенной. Ведь я вдова, в конце концов.
Майкл открыл было рот, чтобы ответить, но осекся. Быть может, это приглашение задать вопрос о браке миссис Чаддерли?
Если так… Боже… Майкла вдруг одолело любопытство, жадное, как нестерпимый голод. Почему она прячется здесь, в деревне? Ведь этой женщине принадлежало сердце Лондона. Ее изображение украшало все столичные витрины, и самое избранное общество бросилось бы к ее ногам, если бы она удостоила его вниманием.
Жаль, что их пути не пересекались прежде. С нею Майклу не пришлось бы ходить окольными путями, добиваясь желаемого. Обычно его связи тянулись не дольше нескольких недель, но эта женщина вполне могла бы стать исключением. Большинство знаменитых лондонских красавиц предпочитали окружать себя ореолом таинственности, жеманно изображая холодность или, напротив, разыгрывая чрезмерную чувственность и превращая каждое свое слово в скрытое приглашение. Что же до миссис Чаддерли, искренность и открытость составляли часть ее очарования. Майкл находил эту удивительную откровенность весьма… необычной и соблазнительной.
В сочетании с безрассудством она послужила бы пикантной приправой к любовным утехам. «Расскажите мне, что вам нравится, — попросил бы он. — Покажите мне».
— Я вас шокировала? — осведомилась вдова.
Ее вопрос показался Майклу забавным. Если бы она только знала, куда завели его дерзостные мысли.
— Нисколько. — «Берегись, старина. Тебе сейчас нельзя поддаваться искушению». А между тем миссис Чаддерли в своем прелестном платье выглядела восхитительно, словно сама фея лета; позади нее простирались зеленые луга, навевая мысли о чистой дружбе, не оскверненной греховными соблазнами. Усилием воли Майкл заставил себя отпустить безразличное замечание: — Если оставить в стороне превратности любви, мне кажется, что вовсе не плохо мысленно представлять свой идеал.
— Вы так думаете? С этим можно поспорить. Вам нравится дискутировать?
— Иногда.
Миссис Чаддерли вздернула подбородок, разглядывая облака в вышине. Наклон головы неожиданно открыл взору несовершенства ее лица — крохотную родинку на скуле и по-детски закругленный кончик носа. Должно быть, фотографы избегали снимать ее в профиль. Любопытная публика никогда не видела ее такой.
