Вы не можете вызвать меня на дуэль только потому, что я стрелялся с вашим братом!
– Оставшись наедине с моей женой, вы обеспечили меня отличнейшим поводом. А сейчас убирайтесь.
Саша лишь чуть заметно кивнул, затем развернулся к Полине:
– Честь имею. Надеюсь, это происшествие не лишит меня вашего доброго мнения. Это все досадное недоразумение.
Затем открыл дверь и вышел из кабинета. Спустя мгновение послышался звук открывшейся входной двери.
Полина хотела было объясниться с Николаем, но тот, не произнося ни слова, вышел из кабинета, оставив ее в одну.
***
Полина не помнила, как добралась до своей комнаты. В висках стучало. Она ходила по спальне, как тигр в клетке, пытаясь осмыслить все произошедшее в кабинете. Поэтому, когда спустя два или три часа к ней постучали, она в ту же секунду открыла дверь. На пороге стоял Штольц:
– Боюсь, вам совершенно необходимо пройти за мной. Генералу плохо.
Генерал полусидел-полулежал в своей кровати и отчаянно старался сделать вдох. Лицо его приобрело нездоровый оттенок. Расстегнув воротничок мундира, Полина, не задавая вопросов, начала ощупывать шею генерала, затем ухом припала к его к груди и снова вернулась к осмотру шеи, потребовала открыть рот.
– Господин Штольц, помнится, ваш друг, доктор Йозофф из Вены, прислал вам раствор для инъекций, который должен был помочь вам с вашей непереносимостью тополиного цветения? Данные инъекции еще при вас? Пожалуйста, отвечайте быстрее.
– Да, но помилуйте, какой тополь в сентябре! Да генерал и не страдал от этого…да и симптомы! У меня это слезы из глаз и чихание, а он же задыхается.
– Несите немедленно! У нас критически мало времени.
Штольц выбежал из спальни. И только теперь Полина заметила Николая, стоящего с другой стороны кровати.
– Полина Ивановна, объясните, что именно вы задумали.
– Видите ли, препарат доктора Йозоффа помогает не только при тополином пухе, мы разбирали письмо доктора, как образчик отличия немецкого и австрийского наречий. В письме доктор описывает, как его препарат спас жизнь ребенку, которого укусило по меньшей мере двадцать пчел. Препарат успешно справился с отеком гортани. Вот только дозировка. В письме не было описания расчёта дозировки!
– Вы собираетесь вводить моему немолодому родителю экспериментальное лекарство, понятия не имея о необходимом количестве?
– Ну есть общие правила расчета…
В этот момент в комнате появился Штольц с пузырьком и шприцом.
– Для снятия симптомов господина Штольца, доктор рекомендовал пять миллилитров внутримышечно. Генерал почти вдвое крупнее, а учитывая экстренность ситуации, полагаю, что вводить нужно минимум двенадцать.
Полина ловко набрала необходимое количество раствора в шприц, умелым движением перевернула генерала набок, но в последний момент замерла, не решаясь сделать укол. Николай прав. Черт побери, он прав! О действии препарата им известно исключительно из письма некого доктора, который мог и приукрасить свойства инъекции. Генерал далеко не молод, да и дозировка очень примерная! Но что же делать?
И тут Николай ледяным голосом попросил Штольца и Полину выйти. В глазах девушки встали слезы, но она безропотно подчинилась и последовала за гувернером.
Николай понимал, что случай требует немедленного принятия решения, он лишь уберег Полину от груза ответственности за его принятие. Сжав руку отца, он сам сделал инъекцию, мысленно произнося молитву всем известным ему богам. Дальнейшие пару минут показались Николаю вечностью, но вот генерал наконец-то сумел сделать небольшой глоток воздуха, прошло еще минут пять, прежде чем он задышал уверенно. Устав от напряжения, Николай уткнулся лбом в руку отца. Самое страшное осталось позади.
– У тебя это всегда получалось. Ни минуты не сомневался. Помнишь, как за псиной в прорубь прыгнул?
Голос генерала был непривычно тихим.
– Вам бы отдохнуть.
– На том свете отдохну, там времени будет много. А сколько его у нас с тобой, Колька, осталось, никто не знает. Глупо двум родным людям собачиться.
Николай мысленно согласился с отцом.
– Там ведь как дело было. Прорубь на Крещение вырубили, а я ваши слова вспомнил, что от святой воды человеку зла не будет. Вы же всегда на Крещение окунались. Еще и подумал, что псина, в отличие от меня, некрещеная. Вот и прыгнул за ней, как дурак. А вы меня с Петром потом вылавливали. Петр-то старше был, знал, что пса не спасти. Ох уж и бранились вы тогда…
– А ведь ты псину тогда спас. Как же я тобой, дураком, гордился! Да знаю я, знаю, что ты всегда думал, что я лишь Петром дорожу, а до тебя мне дела нет. С детства на меня обиду затаил. Но ты пойми, Петька же, он весь в меня был, прямой как палка, что думал, то и говорил, что говорил, то и делал. Он, как моя копия, опять же служить пошел за мной в артиллерию.
– Служить можно не только в военном мундире.
– Можно. Но ты же тайна за семью печатями! Где пропадал, что делал? Когда вернешься и вернешься ли? Я и Штольца-то столько лет при себе держу, чтобы хоть что-то о тебе знать. Ты же ни словом ни полсловом!
Чуть передохнув, генерал гораздо мягче добавил:
– Таинственный ты весь из себя, прям как твоя мать. Потому, видать, и люблю тебя, дурака. Ты ведь самое дорогое, что она мне оставила.
Слышать от генерала подобные слова было до крайности удивительно, грудь Николая сдавило, будто бы на нее поставили пудовую гирю. Глубоко внутри Николай всегда знал, что отец им дорожит, но за многие годы недомолвок и взаимных упреков стена между ними все росла и росла. И вот теперь рухнула.
– Ну значит, настало время для откровенности. Генерал Юсупов, мне необходимо ваше участие в деле, пожалуй, государственной важности.
Глаза генерала засияли, и сам он будто бы помолодел лет на пять, а то и десять:
– Давно бы так.
Полина никак не могла найти себе места. Было уже за полночь и это значило, что уже совсем скоро Николаю предстояло стреляться с Сашей. Отчаявшись найти покой в комнате, Полина решила сходить на кухню, чтобы налить себе чаю. Спустившись, она увидела за столом Николая.
– Генерал?
– В порядке, спит.
Повисла пауза.
– Николай, послушайте, я умоляю вас отказаться от дуэли с Александром. Какими бы ни были ваши мотивы, вы должны думать о нас, об Оле, о генерале. И если в вашем намерении стреляться есть хоть доля моей вины, я прошу вас о прощении и готова еще раз повторить, что это все лишь нелепая случайность. Я не видела Сашу до сегодняшнего вечера. Понимаете, он единственный, с кем я
