— И тебе не страшно?
— Страшно. Но никто лучше меня с этим не справится, но я должна попробовать. Нет, я должна это сделать. Я сумею.
— С ума сошла… — Белотур запустил пальцы себе в волосы и взъерошил. — И я с тобой вместе. Чего придумала!
Обрученная невеста, что на глаза чужим людям не должна показываться — от дома в такой дали, между сговором и свадьбой, — с игрецами навострилась воевать! Ты с ума сошла, что в это дело лезешь, и я с ума сошел, что тебе позволяю! Почему — не пойму!
— Ну, что ты! — Дивляна улыбнулась, встала с места и подошла к нему.
Она видела, что Белотур тревожится и колеблется. А только он, как представитель рода ее будущего мужа, да еще Велем, как ее старший брат, вдвоем и имели власть что-то ей разрешать или запрещать. И перед отъездом из дома она, стараясь загладить прежнее своевольство, пообещала перед чурами и родичами во всем слушаться этих двоих.
Но теперь он смотрел на нее с тревогой и неуверенностью, будто сам не знал, стоит ли ему вмешиваться в дела, в которых мужчина и воевода так мало понимает. Сохрани чуры, вздумает советоваться с Велемом, а уж тот точно запретит! И, торопясь перетянуть на свою сторону хотя бы одного из двоих, Дивляна обвила руками плечи Белотура и стала уговаривать, покрывая беспорядочными поцелуями его щеки под бородой, горячий лоб, глаза и даже сухие теплые губы:
— Брате любезный, сокол ясный, ну, не упрямься, сделай милость! Боги ничего зазря не делают, раз привели нас сюда, значит, я должна помочь. А нам ведь через Днепр идти — подумай, как нам князь Громша будет благодарен, если мы его сына от верной смерти спасем! А если не спасем, он ведь нас возненавидит! И какая слава обо мне пойдет, если я, Огнедева, княжьего сына без помощи брошу! Сам же ты говорил, что я для вас — дар небесный, так неужели надо этот дар от людей прятать?
Теперь она почти боялась, что ей запретят вмешиваться и лишат случая попробовать свои силы — а ведь ей уже ясно, что делать, осталось только проверить, получится или нет. После утреннего похода в луга Дивляна словно бы принесла с собой все это — волнуемое ветром море трав, синеву неба, чистоту росы, золото первых лучей над вершинами елей; сила Матери Земли пронизывала ее, кипела в жилах, будто вода в весенних ручьях, наполняла томлением, которое искало выхода. И пока ей некого любить… нет, Белотура — нельзя… вся эта сила могла найти выход только в борьбе с невидимым врагом, только на Ту Сторону она могла выбросить то, чему в ее нынешней жизни не было места. И при этом ее радовало, что даже Белотур, сильный, зрелый мужчина, не может противостоять этой силе и делается в ее руках мягким и податливым.
Белотур сначала смеялся и отбивался, потом перестал, обнял ее и потянул к себе. Дивляна чувствовала, что он ее уже не слушает, а только тяжело дышит, подставив ей лицо. Но не успела она подумать, что зашла слишком далеко, как Белотур отодвинул ее от себя и потряс головой.
— Ну, что ты делаешь? — Вид у него был как у полупьяного, и он, с усилием приходя в себя, взглянул на нее с упреком. — Мало мне будто…
— Чего?
— Ничего. Здесь ведь не Купала.
— А жаль! — невольно вырвалось у Дивляны, и она тут же прикрыла рот рукой, но было поздно. — Так ты позволяешь? — Она снова придвинулась к нему, и глаза ее говорили: если он не даст ей сразиться с игрецами, то всю ее бурлящую силу испытает на себе.
— Да кто бы перед тобой устоял… и игрецы тоже.
Поднявшись, он пошел к двери.
— Не говори Велему, — бросила ему вслед Дивляна.
Он кивнул, имея в виду, что и сам не собирается рассказывать брату невесты, как целовал ее, вовсе, не будучи ее женихом. Но уже на пороге понял, что она говорит не о том, и, обернувшись, махнул рукой. Он-то, дуренри поначалу думал, что Огнедева — это лишь почетное звание, но теперь стал осознавать нечто другое. В этой юной, красивой и привлекательной девушке, иной раз такой простой и веселой, совершенно не похожей на баб-ворожеек, действительно таились силы, которых он не понимал.
* * *
— Поднимается грозна туча, а под грозной тучей мечутся гром да молния… Как от грома и молнии бегут синцы и игрецы, водяные и лешие — под пень и под колоду, в озера и в омуты, так бы бежали они от Ольгимонта, сына Минтарова, внука Дажьбожьего, все духи перехожие, посыльные и нахожие… — нараспев приговаривала Дивляна, сплетая из жестких кропивных стеблей сперва один венок, потом второй, потом третий…
Всего их нужно было шесть — три для Ольгимонта и три для себя. Она пыталась придерживать кропивные стебли через полотно — лучше и для дела, и для собственных рук, — но так работать было неловко, и уже скоро Дивляна исколола все ладони так, что они почти ничего не чувствовали. Самой Солнцевой Деве однажды пришлось плести из кропивы аж двенадцать рубашек для своих братьев, которыми пытались завладеть синцы, — и не из той кропивы, которую уже обработали и обтрепали для прядения, а из такой же, свежей. Этих-то жгучих волосков и боятся злые духи… Шесть венков — «плетней», как говорила бабка Радуша, — все-таки не двенадцать рубашек, утешала себя Дивляна, дуя на пальцы.
Теперь она сидела одна, больше никто к ней не приходил. В начатую ворожбу вмешиваться нельзя, и даже если Велем будет недоволен, ему останется только ждать окончания дела. А дело близилось — за «дыхлом», как тут называли волоковое окошко, постепенно темнело.
— И как трепетна есть земля от грома небесного, так трепетны нечистые духи от меня…
Под заговор она закончила все шесть венков из боронец-травы со зверобоем и три из них надела на Ольгимонта — один на голову, второй на грудь, третий на пояс. От прикосновения жгучих стеблей он даже не поморщился. Зато игрецы больше не смогут в него проникнуть. Осталось только уговорить их уйти насовсем — иначе сыну княгини Колпиты придется ходить в боронец-траве всю оставшуюся жизнь.
Еще три венка она надела на себя. Солонокрес — это хорошо, но в таком деле лишняя защита не помешает. И Белотур был прав в своих опасениях — если загородить игрецам путь к привычной жертве, они накинутся на того, кого найдут поблизости. Надо думать, все жители Межи будут ночью сидеть по домам, под защитой своих чуров. А чтобы духи все-таки не стали рваться к другим родичам покойной Кручинихи, Дивляна тоже кое-что для них приготовила.
«Может быть, я из этой избы никогда уже не выйду!» — подумала она, окинув взглядом неуютное, заброшенное жилье.
Но нет. Не умеючи, не ведаючи и не знаючи, с игрецами тягаться не стоит. Но она — Огнедева. Мать и бабка передали ей знания, боги наделили ее силой. Она сможет. Дивляна чувствовала себя странно: ей казалось, что она сидит не на лавке, а прямо на воздухе. Но страха не было.
