– Я умею.
И чтобы доказать это, она схватила со стены вилы.
Она-отгустилась на корточки перед решеткой стойла Близзара и, держа вилы остриями вверх, принялась сгребать к себе грязную подстилку. Данте стоял рядом, посмеиваясь над ее усилиями. Глори обернулась, сердито посмотрела на него и буркнула:
– Вы вполне могли бы заняться стойлом Кристель.
– Я не могу этого сделать, так как наши переговоры шли в тупик.
Данте скрестил руки на груди и прислонился спиной к стене.
– Какой самонадеянный наглец!.. Разъяренная Глори понимала, что он так и будет стоять, глядя, как она работает. Ей приходилось принимать самые неудобные положения, чтобы не поворачиваться спиной к стоявшему с бесстрастным лицом Данте. Она чувствовала, как его глаза следят за каждым ее движением, и не сомневалась в том, что он продолжал посмеиваться над тем, как она орудует навозными вилами. Не умеет? Она покажет ему, как она не умеет. Глори с еще большим рвением заработала вилами, делая вид, что это не составляет для нее никакого труда.
Несмотря на то, что она работала усерднее, чем когда-либо, и уже обливалась потом, что совсем не пристало леди, каждый дюйм чистоты давался ей с немалым трудом. Особенно после того, как вилы угодили под копыто Близзара. Из-за сильного удара рука Глори почта онемела, но она упорно продолжала работать, вполголоса уговаривая жеребца потерпеть.
Данте насмешливо передразнивал ее, повторяя бессвязные слова, обращенные к лошади.
– Глориана, вы беретесь за дело совсем не так, как нужно.
Ей и самой так казалось, но она не хотела доставлять ему удовольствие своим признанием.
– Мне так нравится. – Она перешла в стойло Кристель и начала все сначала. Работала она молча, и тишину нарушал лишь стук колес вагона да сопенье и фырканье двух голодных лошадей. Прошла целая вечность, прежде чем она выгребла грязную подстилку и принялась устилать чистой соломой оба стойла, подхватывая ее вилами.
– Вынужден признать – вы кое-что умеете. Она горделиво ответила:
– Я же вам говорила.
– Нет. Для работы руками вы совершенно непригодны.
Она выпустила из рук вилы, упавшие с грохотом на пол. Ее юбка была испачкана грязной соломой. Пот попадал ей в глаза и стекал тонкими струйками по шее к ложбинке между грудями. В волосы набилась пыль и мякина. Вокруг обнаженных рук и лица кружили слепни.
Покрасневшие руки болели, и она знала, что на них появятся волдыри.
Данте по-прежнему оставался у стены и выглядел донельзя холодным и красивым, несмотря на свой смешной костюм. Ни одна соломинка не зацепилась за его одежду. Ни следа усталости на лице, волосы его оставались аккуратно причесанными, и все в нем дышало достоинством, недюжинной силой и умудренностью опытом.
– Вам следовало задать лошадям корм, прежде чем скрести их стойла, и дать им очистить кишечник, чтобы свежая подстилка прослужила дольше, – заметил он. – А прежде чем приступить к уборке, нужно было вывести лошадей из стойл.
– Если вы такой умный, делайте это сами.
– С величайшим удовольствием, если вы согласитесь расплатиться со мной зеркалом.
– Зеркало… Всегда одно и то же – зеркало… Благородный человек никогда не потребовал бы у леди никакой платы, и уж тем более самой дорогой для нее вещи, – возразила женщина.
После этих слов Глори поняла, что задела самолюбие Данте.
Он, вероятно, не подозревал о том, что выдал свое волнение, – так быстро его лицо приобрело прежнее выражение. По-видимому, он был мастером прятать свои чувства. Но и Глори трудно было провести. От ее опытных глаз, привыкших наблюдать за людьми, не укрылось едва заметное напряжение его подбородка, появившаяся отчужденность в глазах, когда она сказала ему, что он не отличается благородством.
Глориана удивлялась тому, какие силы выковали в этом человеке столь надменную, непоколебимую бесстрастность, не могла объяснить себе самой, почему ее невольно привлекает такой надменный человек. Казалось, он весь был соткан из противоречий. Человек, владеющий собой, не будет открываться первому встречному, даже если это красивая женщина. Человек, считающий себя отважным и закаленным, не стал бы путешествовать по территории неспокойной Аризоны, одетый как придворный шут.
В то утро он сказал ей, что ехал на крыше вагона, которая, несомненно, была самым опасным местом поезда. А всего лишь за день до того Данте был совершенно потрясен, когда понял, что они двигались. Сердце Гло-рианы начинало биться быстрее при воспоминании о том, как он клялся защитить ее, словно боялся, что ей грозит похищение или какая-нибудь другая опасность. Он действовал так, будто никогда раньше не ездил в поезде и даже ни разу в жизни не видел паровоза, выкопанный из прошлого, из какой-нибудь затерянной в холмах деревни и брошенный в самую гущу современности. Она вспоминала его не поддававшиеся пониманию замечания вроде этого: «Хвастовство Ди не было пустым – он действительно перенес меня в будущее». Данте поражал своей искренней верой в это безумное утверждение!
Раздался свисток. Стук катившихся по железным рельсам колес усилился. Металлический скрежет вызвал у Глори легкую гримасу, но, уловив в глазах Данте искорки возбуждения, она могла утверждать, что он находил эти звуки восхитительными.
Так полуприрученный тигр прислушивается к лязгу и грохоту двери своей клетки, изучая звуки неволи, и терпеливо ждет возможности вырваться на свободу. Она пыталась совладать с дрожью, одолевавшей ее при мысли об опасностях, связанных с дрессировкой тигра, и убеждала себя, что нисколько не жалеет об отказе Данте от предложенной ею работы. Ей не нужен был конюх, который при первой же возможности удрал бы и который принимал бы всерьез иллюзию своего перемещения во времени.
Как раз в ту минуту вошла Мод, зевавшая во весь рот и продиравшая заспанные глаза.
– Вот ты где, Глори… – Она зевнула было снова, но тут же закрыла рот, перехватив взгляд Данте. – О Боже, этот тип все-таки решил наняться на работу.
– Нет. Он просто стоит тут и, как обычно, мне надоедает. Идите сюда и помогите мне накормить лошадей. – Она хмуро смотрела, как Близзар разбрасывал копытами свежую, с пшеничным отливом солому, которую она только что с таким трудом забросила в его стойло. Глори только что убедилась в правоте совета Данте кормить лошадей до уборки стойла. Она знала, в какую грязь превратят свежую солому Близзар и Кристель после того, как переварится их завтрак, но обращалась с ними, как с людьми, наводя полную чистоту перед тем, как задать им корм.
– Ладно, хватит, Глори, я думала, что ты уже закончила с ними и что мы сможем пойти в вагон-ресторан. Я так голодна, что живот подвело.
