— Господин де Бардань! Вашу шпагу! Вашу шпагу!
— Слишком поздно, мадам, — сказал Бессар, — вокруг никого. Никто вас не услышит, вы умрете!
— Но… Что я вам сделала, несчастные? Как вы осмелились пойти на преступление? Вы ответите за зло.
— Кому?
— Королю! — бросила она, зная, что упоминание о нем напугает их.
— Дьявол помог нам и не дает вам приблизиться к королю. Мы здесь, чтобы помешать вам сделать это.
И он шагнул вперед.
Она отступила, не сводя с них глаз и как бы удерживая их на определенном расстоянии своим взглядом; но это не испугало их, они быстро поняли, что она полностью в их власти.
Мерзкий старикашка захихикал, и его дряблое тело затряслось в дьявольских конвульсиях.
— Хе-хе… хе-хе… Слишком поздно, красавица! Слишком поздно! Хе-хе-хе…
— Вы умрете. — В глазах барона читалась явная решимость выполнить задуманное. Он и лакей сделали еще один шаг вперед.
Они постарались окружить ее, не зная, что она им еще приготовила. Они насмехались над ней; все их внимание было сосредоточено на ней, они заранее предвкушали зрелище ее смерти. Это и помешало им вовремя заметить, что на них обрушился, как молния, как сокол, граф де Бардань со шпагой в руке.
Он оказался среди них так внезапно, как будто упал с неба. Одним ударом он поразил лакея, и тот тяжелой массой упал на землю, не успев даже крикнуть.
Развернувшись, он скрестил шпаги с Бессаром. После нескольких выпадов он выбил оружие из рук барона, который никогда не был силен в фехтовании, и вонзил ему шпагу в живот почти по самую рукоятку, затем резко вытащил ее, выпустив фонтанчик крови, и острым концом поразил горло противника.
Он отошел в сторону, чтобы сразиться с Сент-Эдмом; тот отбивался руками, как ослепшая летучая мышь. Он лишь слегка подтолкнул его, и тот упал. Точными яростными ударами он пригвоздил его к земле, поразив его в живот, шею, сердце, нанося всевозможные смертельные удары, как будто хотел прикончить ядовитое животное. Наконец, задыхаясь, он отошел в сторону и внимательно посмотрел на три поверженных тела, не проявят ли они малейшие признаки жизни.
Из всех троих самым изуродованным был Сент-Эдм, и он еще жил. Внезапно он поднял голову, с которой слетел пышный парик, его взгляд потускнел, кровь пошла горлом, и он замер бездыханный.
Подбежали слуга г-на де Барданя и наемный рабочий: один держал в руке пистолет, другой — палку.
— Мы здесь, господин, — закричал слуга. — Вам нужна помощь?
Бардань указал им на трупы, затем на край скалы, обрамлявший с юга долины Абрахама.
— Свяжите их, привяжите к шее камни и сбросьте оттуда в реку.
При свете луны лицо молодого человека казалось особенно бледным, и оно излучало ярость.
— В реку! Всю падаль в реку!
— Хорошо, господин.
— Даю десять экю каждому за эту работу… И еще десять за ваше молчание…
— Хорошо, господин, мы всегда к вашим услугам и к услугам короля, — ответил слуга, он всегда гордился тем, что служит в доме королевского посланника, наделенного особой миссией.
Что касается наемного рабочего, матроса, по пьянке отставшего от своего корабля, это был видавший виды парень, а за двадцать экю он готов был забыть, что убил родную мать. Тут же два молодца с необычайной быстротой связали бездыханные тела и потащили их к дому.
Оттаявшая земля пропиталась кровью.
Проследив за удалившимися слугами, Никола де Бардань повернулся к Анжелике и застыл в недоумении, решив, что она сошла с ума.
— Вы смеетесь!
— Ничего страшного, — ответила она. — Нет, я не смеюсь, но какое это удовольствие, не правда ли? Какое удовольствие!
— Да, — понял он и посмотрел на кончик шпаги, весь в крови и блестевший под лунным светом. — Да, это правда! Я тоже получил удовольствие… почти сладострастное, когда уничтожил их…
Нахмурив брови, он подошел к ней.
— Я узнал этих людей, что напали на вас. Они из приближенных герцога де ла Ферте. Это означает, что он послал их убить вас?
— Нет! Нет! — слишком быстро ответила она, потому что за решительным выражением его лица прочла желание бежать тут же в Квебек, взломать двери дома герцога и во сне прикончить его.
— Нет! Он ни при чем… Я уверена… Эти разбойники действовали по собственному усмотрению. Они… Они мне сами сказали об этом… Они хотели убить меня, потому что… Они боялись, что… что я их выдам…
Она вынуждена была замолчать, потому что голос ее задрожал от холода и пережитых волнений.
Граф де Бардань вложил шпагу в ножны и бросился к ней.
— Простите меня! Вы совсем без сил! Я просто скотина.
Он обнял ее.
— Благодарение Господу, я подоспел вовремя. Я вышел из дома, чтобы сквозь изгородь посмотреть, как вы будете уходить. Я услышал ваш крик, ветер донес его до меня…
Он крепко сжал ее в своих объятиях.
— …Ах, любовь моя! Я ужасаюсь при мысли, что с вами могла приключиться беда! Что значил бы мир без вашего присутствия!
Поддерживая ее, он довел ее до дома. В вестибюле Анжелика почувствовала себя немного лучше. Слышались голоса слуг, которые пришли за веревкой и переговаривались:
«Сначала займемся толстым… Старик совсем легкий, поэтому хватит двух ходок…»
Никола де Бардань на время оставил Анжелику, и она услышала, как он сказал слугам:
— Не снимайте с них одежду и украшения. Я не хочу, чтобы хоть малейший предмет навел на их след. За это я плачу вам еще десять экю. И знайте, что если один из вас ослушается меня — а рано или поздно это раскроется, — то сохраненный платок или кольцо с убитых будут стоить ему жизни.
— Хорошо, господин, — хором ответили слуги. В библиотеке Анжелика сама разожгла потухшие головешки в камине. Вошел Никола де Бардань и помог ей освободиться от грязной накидки. Он снял свою портупею и бросил все на край стола. Услышав звук сабли, ударившейся о дерево, Анжелика вновь в мыслях вернулась к ужасной сцене, разыгравшейся в долине. Отблеск холодной стали и кровь, капавшая со шпаги, вызвали у нее слезы, но это были слезы радости, внезапно охватившей все ее существо. Это была радость победы, торжества справедливости, которую немного заглушали жестокие картины трех трупов, трех бандитов, обрушившихся на нее.
С какой яростью Бардань разделался с ними! С каким исступлением! Ей до сих пор слышалось, как сталь пронзает плоть. Ей казалось, что она присутствовала при наивысшем проявлении правосудия; это было заслуженным наказанием ее врагов, и она присутствовала при этом.
Сраженные! Пронзенные шпагой! Отвратительные! Наконец-то! Хоть раз в жизни… До этого момента любое насилие было для нее мучительным, подобные зрелища угнетали ее, как будто она одна была причиной всего зла.
