Гастингс одобрительно закивал головой.
— Эта женщина действительно умна и умеет пользоваться случаем, чтобы отомстить врагам.
— Слова бегум Мунни, — продолжал Чампион, — произвели на всех глубокое впечатление. Все скрестили на груди руки и поклонились еще ниже. Шитаб-Рой воскликнул: — «Вы, кажется, намерены повиноваться женщине и несовершеннолетнему ребенку? Разве визирь не опекун его и разве не в его руках все права ребенка на владычество? Вперед, защищайте свободу и честь дома вашего повелителя, которого оскорбляют в лице первого слуги его». Но ни одна рука не дрогнула, все телохранители и слуги продолжали стоять со скрещенными на груди руками перед маленьким набобом и его матерью. Риза-хан подошел ко мне бледный, серьезный и спокойный и сказал: — «Кизмет неотвратим, я покоряюсь и готов за вами следовать!» — «А! — закричал Шитаб-Рой. — Если у людей нет больше чувства чести, то пусть же всемогущий Аллах отомстит за своего правоверного слугу коварным изменникам! Я также следую за вами, вот мои руки, закуйте их в цепи. Да, закуйте в цепи те руки, которые за вас сражались, или, еще лучше, пусть ваши пули пронзят сердце, которое могло поверить в преданность и честь вашу!» — «Я не получал приказания оскорблять или причинять вам какое бы то ни было зло и вполне уверен, что все объяснится к лучшему для вас и к общему удовлетворению». — «Уже теперь достаточно ясно, что нет большей неблагодарности, нет более достойной презрения измены, как этот поступок, и я жалею вас, полковник, которого знаю как храброго солдата, жалею, что вам пришлось явиться сюда с подобным поручением». Сердце мое сжималось от боли, — прибавил полковник Чампион, — и мне пришлось опустить перед ним глаза, потому что он прав».
— Да, он совершенно прав, — подтвердил Гастингс, — но и я прав, ибо мне приходится исполнять приказания. Но из всего этого выйдет нечто неожиданное. Надеющиеся на жатву увидят себя обманутыми, но Риза-хан и Шитаб-Рой, за это я отвечаю, нисколько не пострадают. Визирю теперь, конечно, придется лишиться могущества, так как мои решения на этот счет неизменны, но честь его останется неприкосновенной, а Шитаб-Рой всегда найдет достойную службу, если только пожелает остаться нашим другом.
— Едва ли он этого пожелает, — сказал полковник Чампион печально. — Может быть, в лице его мы теряем больше, чем полагаем.
Он откланялся губернатору, еще раз осмотрел караул около дверей арестованных и убедился, что бегство невозможно. После этого с остальными своими людьми удалился в форт Вильям так же тихо, как и явился.
— Так как же, сэр Вильям, — спросил Гастингс, когда полковник удалился, — довольны ли вы? Я дал вам возможность взглянуть на положение дел этой замечательной страны.
— Бедная Индия, — сказал сэр Вильям, вздохнув, — мы пришли сюда как друзья и защитники, а действуем как враги.
— Представим судить об этом всемирной истории, — сказал Гастингс серьезно и холодно. — Если народ ослабнет и даст поработить себя, то он сам виноват в этом. Я англичанин, я прокладываю своему отечеству путь ко всемирному владычеству, которое основывается и сохраняется не столько оружием, сколько могуществом денег. Еще Филипп Македонский говорил, что навьюченный золотом осел скорее проникнет в крепость, чем штурмующая ее фаланга самых храбрых, самых отважных воинов.
— Удивляюсь, — сказал сэр Вильям, — и могу только поздравить наше отечество с подобным представителем. Я, конечно, не смогу подняться до такой высоты, чтобы смотреть на народы как на строительные камни для великого исторического здания.
— Вы еще молоды, друг мой. Вы научитесь со временем и этому. Скорее именно здесь, нежели в другом месте.
Он на минуту умолк.
— Мне было бы приятно, — начал он снова, посмотрев на молодого человека пытливым взором, — если бы вы завтра нанесли визит магарадже Нункомару.
— Магараджа сам пригласил меня бывать у него, — ответил сэр Вильям, покраснев, — и я обещал ему воспользоваться его приглашением. Ведь он нам друг.
Гастингс пожал плечами.
— Дружба местных индусов стоит еще меньше, нежели дружба магометан. Но все равно вы все-таки проведете там несколько приятных часов и ознакомитесь со многими местными обычаями. Отправляйтесь туда, я буду очень рад, если вы кроме службы найдете здесь и кое-какое развлечение. Он спросит, где вы провели эти дни…
— И я могу сказать ему правду?
— Конечно. Экспедиция удалась, и более нет причин скрывать сведения о ней. Если он вас спросит, вы можете рассказать ему все, что видели и слышали в Муршидабаде, и если вы сообщите ему, что я решил положить конец магометанскому правлению и сделать визирем индуса, то скажете истинную правду, так как я действительно намерен сделать это.
— Я исполню все, что угодно вам. Благодарю за доброту вашу.
Он откланялся губернатору и поспешил к себе домой еще под впечатлением всего виденного и пережитого в Муршидабаде и в предвкушении посещения дома магараджи.
На другой день вся Калькутта находилась в большом волнении. Арест визиря и Шитаб-Роя стал известен всем. Событие это было столь же неожиданно, как и странно, потому что оба сановника набоба до сего дня слыли друзьями англичан. Должно быть, существовали необыкновенно веские причины, вызвавшие такое внезапное и беспощадное распоряжение губернатора. Все магометане были крайне поражены и обеспокоены. Зато индусы торжествовали. Вместе с тем внезапное событие, весть о котором распространилась по городу и предместьям с быстротой молнии, вызвало в народе удивление новому губернатору. Каким могущественным и сильным должен он чувствовать себя, как должен быть уверен в силе своей власти, чтобы решиться на нарушение авторитета набоба! Но так как у азиатов могущество, успех и самоуверенность всегда возбуждают наивысшее удивление и уважение, то все мысли с надеждой и страхом обратились к Уоррену Гастингсу, которого стали считать теперь единственным неограниченным повелителем страны, от милости и немилости которого зависело счастье и несчастье, возвышение и унижение каждого в отдельности.
После Гастингса центром общественного интереса сделался магараджа Нункомар. Он-то некогда и оспаривал у Риза-хана место визиря и должен был уступить сопернику. Теперь же магометанин свергнут, надежды индусов завладеть властью ожили с новой силой, и все взгляды направились на Нункомара, который по богатству и рождению был знатнейшим их предводителем.
Окружавшее его сияние еще более увеличилось, когда к нему явился сэр Вильям, адъютант губернатора.
