— Любому читателю вашей колонки известно, как вы любите круассаны!
— Т-ш-ш, т-ш-ш! — Опять взмах сигареты. — Я не закончила. Через год-другой все актеры на экране заговорят. Поэтому даже их голоса не будут достоянием воображения. Это сделает их более заурядными.
— Вы думаете, выпуск фильмов уменьшится?
— О, конечно, — ответила Грейс. — Помяните мое слово. И наблюдайте за рушащимися карьерами. Выпуск фильмов потребует совершенно других действий. Крупными кинозвездами будущего станут наши лучшие английские театральные актеры, вот подождите, увидите!
— Это все ваши собственные предположения, не так ли? — О'Коннелл сунул в рот толстую сигару.
— Я не боюсь высказывать свои мысли. Меня так воспитали. Мама с папой всегда направляли нас к предположениям, к формированию собственной точки зрения.
— Нас?
— Меня и мою сестру.
— Ах да, обычный порядок, Дайамонд и Сапфайр! Но Грейс не отвлеклась от своего хода мыслей.
— Вероятно, поэтому я не замужем. Я спорщица. Ни одному мужчине я не позволю третировать себя или навязывать мне свои мысли. Полагаю, я та еще штучка!
— Ну, насчет третирования не знаю. А как насчет того, чтобы уйти отсюда и немного потанцевать в каком-нибудь фешенебельном заведении? Привлекает ли это вашу своеобразную и целеустремленную персону?
— О, конечно! — И прежде, чем она успела овладеть собой, краска возбуждения по-детски залила ее лицо.
— У него очень приятный голос. — У Маргарет кончик носа был вымазан кремом от торта.
Грейс пыталась просигнализировать ей о недоразумении, но та была настолько поглощена разговором, что не обращала внимания на такую мелочь, как измазанный нос.
— Музыкальный… Вы понимаете, что я имею в виду? Писатели не всегда хорошие чтецы. Эти две вещи несовместны. Но О'Коннелл… Это совсем другой уровень. Его можно представить на сцене. Он явно… персона! Не будь он писателем, непременно прославился бы в какой-нибудь другой области!
— Хорошо бы получить счет. — Грейс посмотрела на часы. — Нам пора возвращаться.
— Я вам так завидую! — Глаза Маргарет за толстыми стеклами очков выглядели огромными. — Я часто воображала, как где-нибудь столкнусь с ним! Как вот столкнулись вы. А он бы посмотрел на меня и сказал…
— Так со мной и случилось. — Грейс улыбнулась. — Я буквально столкнулась с ним.
Но Маргарет не слушала.
— Полагаю, это самый тесный контакт, который у меня когда-нибудь с ним будет. Я имею в виду ваш с ним ужин. Когда я прочту ваше интервью, узнаю свои собственные вопросы. Словно не вы, а я беседовала с ним. Словно вы были в некотором роде посредником между нашими двумя духами!
— Быстрее. — Грейс снова взглянула на часы.
— Простите, Грейс!
Снова эта излишняя фамильярность.
— Его книги значат для меня целый мир, вот и все!
— Ах, ладно.
Принесли счет, и Грейс принялась шарить в сумочке.
— Когда она выйдет? Ваша статья? Забавно будет увидеть ваше имя в газете. «Интервьюирует Грейс Резерфорд»! Представляю себе, что скажут у Пирсона!
— Ох, Маргарет! — Грейс перестала рыться в сумочке. — Я должна вам кое-что сказать по этому поводу. Только это секрет.
— Правда? Расскажите. Мне можно доверять.
— Так вот, дело в том, что я веду колонку в «Геральд» под вымышленным именем…
У Маргарет нос по-прежнему был вымазан кремом. Вероятно, так и останется до конца дня.
Его чарльстон производил впечатление… Но как же могло быть иначе? Он, придумавший Модницу, плохой мальчик американской литературы, танцевавший со всеми этими красотками в бриллиантах с толстыми мужьями, которые, несомненно, ревниво наблюдали, притаившись по углам! Ему, безусловно, не требовались уроки у Тини-Вини. Он прекрасно кружил ее по клубу «Лидо», ее ноги едва касались пола. Он заставил ее почувствовать себя невесомой. Эмоции бурлили в ней, находя выход в безудержном смехе. Он тоже улыбался и чувствовал себя молодым человеком, каким был, когда впервые замыслил Веронику.
Когда в конце концов они, пошатываясь, запыхавшиеся и растрепанные, прошли с танцевальной площадки за свой столик (Манни Хопкинс, хозяин, освободил его для них, заметив, что они пришли вместе) с хорошим видом на оркестр и специально сегодня приглашенной певицей, Вайолет Ламор, приехавшей прямо с выступления в нью-йоркском «Монмартре», О'Коннелл подозвал официанта и заказал шампанское. Грейс импульсивно повернулась к нему и спросила:
— Мы что-то празднуем? Вы закончили ваш роман? Его лицо помрачнело.
— Декстер, я беру у вас интервью для газеты! Я должна расспросить вас о романе.
— Ах да! — сказал он. — Интервью. Я и забыл о нем.
— Это была ваша идея.
— И не лучшая.
— Дики решил, что, наверное, вы закончили роман.
— Он так решил?
Они замолчали, увидев официанта с шампанским.
Взрыв аплодисментов. Вайолет Ламор вышла к микрофону. Она была крошечного роста и очень худой, но ее голос, когда она запела, оказался потрясающе глубоким и звонким, с налетом трагичности. О'Коннелл растроганно смотрел на нее.
Потягивая шампанское, Грейс наблюдала за О'Коннеллом, глядящим на певицу. Она была с ним уже пять часов. Очень скоро вечер закончится, и она вернется в Хэмпстед, к своей семье, к своей лихорадочной, но скучной жизни. Каким-то образом ей придется урвать время, между двумя часами сна и дневной работой у Пирсонов, чтобы накропать членораздельное газетное интервью из того, что, безусловно, закончится вечерним флиртом и какой-то странно напряженной словесной дуэлью, проникнутой чувством, что где-то в глубине души они пришли к взаимопониманию и оба знают, что танцевали не только по необходимости.
Или это взаимопонимание лишь плод ее воображения? Не принимает ли она желаемое за действительное?
— Эти последние несколько лет… годы вашего молчания…
— А! Опять интервью! — Он сделал большие глаза. — Мне бы, как любому нормальному человеку, следовало просто пригласить вас на свидание!
— Вы прячетесь от мира, потому что не хотите принадлежать ему. Будучи великим писателем, вы чувствуете себя загнанным в ловушку. Как и будучи плохим мальчиком. Все знали, кто вы на самом деле, и сначала вам это нравилось, но потом вы обнаружили, что больше этого не хотите. Чтобы остаться самим собой, вам было необходимо сбежать! Я не знаю, где вы были все это время и что вы делали, но именно это я и собираюсь узнать.
Лицо О'Коннелла смягчилось. Ее рука лежала на столе, и он, дотянувшись, накрыл ее своей ладонью так, что их пальцы соприкоснулись. Только пальцы.
