— Вы можете подняться наверх. Передайте Франсуа: пусть заканчивает, сегодня он больше не нужен.
— Черт, кто такой этот Франсуа? — тихо пробормотал Гриффин.
На ее губах заиграла сладкая до приторности улыбка.
— Эндрю развлечет меня. Вы не против, мой дорогой?
Розамунда терялась в догадках, почему так долго нет матери. Внезапно появившийся лакей, настоящий красавчик, пошептался с ней о чем-то, но о чем именно — Розамунда не смогла расслышать из своего дальнего угла.
Не сказав ни слова, маркиза куда-то ушла. Как хорошо знала Розамунда, она могла задержаться надолго, даже на час.
Розамунда настолько устала, что с трудом удерживала в руках вазу: ей казалось, еще чуть-чуть — и ваза выскользнет из ее онемевших пальцев.
— Мне надо выйти, месье, — наконец-то решилась Розамунда. — Мне...
Она осеклась, не веря своим глазам: в дверях стоял Гриффин Девер. От неожиданности ваза выскользнула из рук и с грохотом разбилась на мелкие кусочки.
— Ах!
Она машинально потянулась к осколкам разбитой вазы, но в следующий момент вспомнила, во что одета: прозрачный газ и легкий муслин лишь слегка прикрывали ее грудь и ноги. Торопливо схватив пеньюар со спинки кресла, она прикрылась им.
Издав возмущенный крик, еще не понимая, что происходит, художник обернулся к дверям, чтобы узнать, кто осмелился помешать ему.
Его взгляд поднимался все выше и выше, пока с губ не слетел удивленно-испуганный возглас:
— Боже.
— Вон.
Одно-единственное слово Гриффина смахнуло с художника всю надменность, пробудив заодно невиданную прыть. Не возмущаясь и не споря, он быстро уложил краски и кисти и выскочил из комнаты, прошмыгнув мимо графа.
«Трус», — презрительно подумала о нем Розамунда. Но разве можно было ожидать чего-то другого от изнеженного француза.
Следовало отдать ему должное за проявленное благоразумие: страшно подумать, что произошло бы, встань француз на ее защиту.
Путаясь в рукавах от волнения, она торопливо надела голубой, окаймленный лентами и кружевами пеньюар, подол не доходил до пола, открывая для обозрения стройные лодыжки. Не самый подходящий наряд, — но выбирать не приходилось.
Розамунда высокомерно посмотрела на Гриффина: неужели он не догадывается? Другой на его месте, вроде Филиппа Лодердейла, из вежливости отвернулся бы или вышел, дав ей возможность одеться.
Но ее жених, очевидно, даже не предполагал, как должен вести себя джентльмен в такой ситуации, более того, он не сводил с нее глаз, смотрел настолько пристально, будто хотел сосчитать количество стежков на пеньюаре.
Его взгляд уперся ей в грудь. Розамунда опустила глаза, желая узнать, что вызвало у него столь откровенный интерес, и тут же густо покраснела. Два выступающих бугорка — вот что привлекло его внимание; они торчали хорошо различимые под прозрачным газом. Какая бестактность!
Скрестив руки на груди, она спросила:
— Все рассмотрели?
— Вообще-то не все, — добродушно ответил Гриффин.
Конечно, трудно выглядеть достойно, когда на тебе из одежды фактически только пеньюар.
— Я очень рад видеть вас, дорогая Розамунда.
Гриффин как ни в чем не бывало прошел на середину комнаты. Сейчас он держался намного увереннее и хладнокровнее, чем при первом свидании на конюшенном дворе.
Его блестящий от возбуждения взгляд опять остановился на обнаженных ногах. Прятать их было некуда.
— Что вы здесь делаете? — спросил Гриффин, приблизившись к ней.
— Разве не видно?
Она старалась выглядеть невозмутимой, ироничной и немного высокомерной — короче говоря, пыталась быть похожей на свою мать, — но у нее это плохо получалось.
— Месье Франсуа — протеже моей матери. Она попросила меня побыть моделью... позировать для портрета.
Он бросил удивленный взгляд в сторону дверей, затем снова перевел его на Розамунду. Как бы то ни было, но ее поведению можно было найти оправдание, хотя Розамунда сознавала, что оно в какой-то степени выходит за рамки приличия. Однако Гриффин ни в чем ее не упрекал.
Стоять на возвышающемся постаменте было неудобно и неловко. Ее смущал его пристальный взгляд. Впрочем, ничего постыдного в ее поведении не было — ведь известно, что художников и врачей в определенном смысле нельзя считать мужчинами.
Кроме того, месье Франсуа был ей совершенно безразличен, хотя у Гриффина вполне могло сложиться иное мнение.
Постамент поднимал ее на несколько дюймов над полом, так что глаза находились точно на уровне его горящих от волнения глаз.
Как только она заглянула в них, ей стало жарко и немного не по себе, закружилась голова. Его словно окружало мощное притягивающее поле — невидимое, но вполне материальное. Она с трудом удержалась, чтобы не упасть ему на грудь, и неловко сошла с возвышения.
Спустившись, она ощутила себя маленькой и слабой, настолько он подавлял ее и ростом и комплекцией. Розамунда уже успела забыть, какой он огромный и сильный.
Стараясь сдерживаться, она сказала:
— Простите, но мне надо одеться.
Гриффин взял ее за руку. Он не носил перчаток, и ее ладонь утонула в его огромной руке, больше похожей на лапу зверя. Теплая волна от него приятно покалывая кожу, прокатилась сперва по ее руке, а затем и по всему телу. Воспоминания о том, как он легко, словно перышко, поднял ее и поцеловал, еще сильнее взбудоражило ее чувства.
— Не надо никуда идти. Дело совсем небольшое и займет всего несколько минут.
Розамунда отступила на один-два шага от Гриффина, чтобы избавиться от непосредственного контакта, оказывающего на нее такое сильное воздействие.
— Хорошо. Только, ради Бога, побыстрее.
Лишь отойдя назад, она заметила, какой у него вид. Волосы взлохмачены, вместо галстука несвежий шейный платок, под ногтями грязь, очевидно из Пендон-Плейс, та же самая грязь густым слоем покрывала его обувь. И в довершение подбородок слева украшала красная ссадина.
Розамунда сочувственно покачала головой. Несмотря на все недоразумения между ними, в ее груди шевельнулась нежность. Ей захотелось погладить его по лицу, чтобы смягчить боль, а в том, что ему больно, она не сомневалась.
После секундного замешательства Розамунда поборола охватившую ее слабость.
Где, как не в драке, он мог получить такой синяк? Вероятно, по пути к ней он зашел в какую-нибудь пивную, а уж в благородстве манер его точно нельзя было упрекнуть.
— Боже, сэр, кто вас так ударил? — не удержавшись, спросила она.
— Ваш кузен. Лидгейт.
— Боже мой! — раздался испуганный возглас.
На миг ей стало страшно. Что с Энди? Вышел ли он целым и невредимым из драки с этим чудовищем?
