Ну что ж, она возьмется за воспитание Гриффина, но для этого надо убедиться в том, что он готов хоть в чем-то ей уступить.
Она решительно шла к поставленной цели.
— Перед нашим появлением в свете вам следует позаботиться о новом гардеробе. Мой кузен Лидгейт даст вам необходимые советы.
Гриффин чуть не подпрыгнул на месте:
— Этот франт и щеголь?
— Вы ошибаетесь. У Энди безупречный вкус. Возможно, он слегка увлекается нарядами, но будьте покойны: от вас он не станет требовать ничего подобного. Вам лучше всего подойдет простой стиль, наряд, который скроет ширину ваших могучих плеч. Но об этом вам жалеть нисколько не придется.
Он с откровенным удивлением уставился на нее, затем нахмурился:
— Вы говорите так, будто мы уже обо всем договорились, но позвольте заметить...
Она вытянула руки, словно хотела закрыть ему рот.
— Не хочу ничего слушать. Я высказала вам свои условия. Вы либо соглашаетесь, либо нет.
О, черт! Как только Розамунда вытянула вперед руки, обнажив при этом едва прикрытую грудь, у Гриффина от возбуждения все поплыло перед глазами. Он с трудом держал себя в руках.
Он не в силах был отвести взгляд от восхитительной груди, от двух чудесных холмов, которые так соблазнительно проступали сквозь прозрачную ткань. Стройная и изящная, она обладала пышной грудью.
Голова у него закружилась. Ему захотелось во что бы то ни стало удовлетворить сжигавшее его желание. Его тело уже не слушалось голоса разума. При виде этого божественно соблазнительного создания те небольшие требования, которые она высказала, показались ему мелочными и ничтожными.
Пока его еще не покинула последняя крупица здравого смысла, он хриплым голосом произнес:
— Никаких балов.
— Что? — удивленно и тихо спросила она, и ее лицо озарил свет надежды.
— Я согласен на все, кроме этих чертовых балов.
Он сердито посмотрел на нее.
— Только не пытайтесь меня убедить, что остального будет недостаточно. Если я буду сопровождать вас по всему Лондону, и мы во всеуслышание объявим о помолвке, и я буду выглядеть... — он помахал рукой перед собой, словно подыскивая нужное слово, — довольным, то новость о нашем обручении моментально облетит весь город. Я не вижу никакой необходимости идти на бал.
Идиот, болван, глупец! Все это должно было помочь им сблизиться. Но как он смог устоять против ее чар, против ее кокетливого, столь соблазнительного взгляда?
— Но я обожаю танцевать. — Синие глаза Розамунды едва ли не с мольбой смотрели на Гриффина. — Разве вам не хочется танцевать со мной?
Несмотря на ее обольстительный вид, умоляющий взгляд и непреодолимое влечение к ней, при одной мысли, что ему придется танцевать на балу, его охватил ужас.
— Нет.
Похоже, придется смириться с его отказом. Розамунда поникла, но все же выдавила вопросительно-утвердительное:
— Да?!
Вскинув голову, она решительно произнесла:
— Хорошо. Два раута, один музыкальный вечер, один пикник, одна прогулка в парке... и новый гардероб. Для вас.
Она еще смеет торговаться с ним? Гриффин пристально посмотрел ей в глаза и смутился — в них явно отражались твердость и настойчивость, которые так плохо вязались с ее красотой и очарованием.
Тем не менее такое сочетание обезоружило его.
— Хорошо, договорились.
О, черт!
Ее лицо буквально засияло от радости. Она была неотразима. Им овладело искушение — подойти и обнять, чтобы разделить с ней радость, которая, судя по виду, ее переполняла.
Однако Гриффин сдержался, дело было в том, что ему в голову пришла мысль обо всех тех штучках, которые она припасла для него.
Он буркнул себе под нос:
— Теперь я вижу, как нелегко ухаживать.
Радуясь одержанной победе, Розамунда шутливо надула губки.
— О, бедного медведя выгнали из его берлоги и заставили танцевать.
— Гм, как я погляжу, вы примеряете на себя роль вожатого медведя.
Она рассмеялась:
— Ну, что-то подобное. Как это неромантично. Но вы сделаете это ради меня, Гриффин?
— Конечно, сделаю. Хотя мне это не по душе.
— О, никогда не знаешь, что понравится, а что нет, пока сам не испытаешь.
— Уверен, что мне это не понравится.
Внезапно его посетила великолепная идея. Он задумался. Будь она сейчас по-другому одета, он ни за что не осмелился бы предложить ей такое. Если бы она была более мягкой и покладистой и не обладала таким твердым характером, он скорее всего ничего не стал бы требовать взамен...
Он подошел к ней почти вплотную.
— А теперь, дорогая, моя очередь ставить условия.
Розамунда широко раскрыла глаза, но, как ему показалось, вовсе не от страха. Да, в смелости ей не откажешь. В отличие от остальных женщин Розамунда не боялась его.
— Каковы же ваши условия? — прошептала она.
Сможет ли он сказать это? Однако голос плоти твердо и упорно подсказывал — сможет. Хриплым от волнения голосом Гриффин сказал:
— В качестве награды за мое хорошее поведение я хочу получить кое-что взамен.
— Кое-что?
Розамунда посмотрела ему в лицо. От ее взгляда его бросило в жар. Он тут же вспомнил, как поцеловал ее и она ответила ему столь же горячим и чувственным поцелуем.
— Да.
Но на этот раз он имел в виду не только поцелуи. Гриффин судорожно подбирал слова, в которые надо было облечь мысль, но так, чтобы это прозвучало не грубо.
— Интимные отношения... по моему выбору.
Ее огромные синие глаза стали настолько большими и глубокими, что в них, казалось, можно было утонуть.
Она была испугана и шокирована: по-видимому, в ее представлении он был грубым, отвратительным чудовищем. Разозлившись на себя, он пробурчал:
— Мы будем мужем и женой. Вы должны понимать.
Взгляд ее погас.
— Конечно, — тихо ответила она и потупилась. — Я согласна на ваши условия, лорд Трегарт.
Она протянула руку, будто заключала с ним соглашение. Ее хрупкая нежная ладонь утонула в огромной лапище Гриффина. Больше всего ему хотелось поднести ее ручку к губам и осыпать поцелуями, упасть на колени и обещать все, что угодно, быть ее верным рабом, но гордость помешала осуществлению этого намерения. Гриффин чисто по-деловому пожал ей руку и поклонился; в ответ она присела в реверансе с королевским достоинством, что удалось бы далеко не всякой даме.
Бросив на нее последний взгляд, он увидел перед собой златокудрую богиню, в спину которой светило солнце, отчего ее тело, сводившее его с ума, просвечивалось сквозь полупрозрачную ткань.
Но еще удивительнее было задумчивое выражение, застывшее на ее лице, и особенный свет в божественно синих глазах.
