Едва покинув шумный зал, Райт понял, что в этот раз интуиция его не подвела.
- … иди и расслабься, Эд, - увещевал Адама Гидеон, стоя прямо перед ним. В левой руке он держал бутылку вина, в то время, как его правая рука покоилась на поясе верховых брюк прямо над кобурой. – А то скучаешь тут под дверями генеральской дочки, но ты не беспокойся, уж я пригляжу за ней, - пообещал он и широко ухмыльнулся.
- Нет, Гид, - покачал головой Адам, ни на дюйм не сдвинувшись со своего места, оставаясь живой преградой между Гидом и дверью. – Я выполняю приказ Райта - никого не пускать к леди.
Голос Адама звучал спокойно, но в нем слышалось напряжение. Он не хватался за оружие, но пристально следил за каждым движением Гидеона, готовый к любому исходу их противостояния.
- Гидеон прав, Эд, - подал голос Райт, подходя к мужчинам. Те вздрогнули и повернули головы при звуке его голоса: на лице одного читалось облегчение, лицо второго скривилось от досады. – Хватит тебе уже торчать здесь, иди отдохни и хорошо проведи время.
- Но, Дэн… - начал было возражать Адам, однако Райт предупреждающе хлопнул его по здоровому плечу, давая понять, что не потерпит препирательств.
- Иди, - приказал Райт не терпящим возражений тоном.
Адаму ничего не оставалось, как медленно направиться по коридору, оставляя друга наедине с Гидеоном.
- Спасибо, Гид, за старание, - Райт смотрел прямо в водянистые глаза своего подручного, на дне которых плескалась неудовлетворенная злоба, требующая выхода, - но я сам позабочусь о мисс Клейтон, если ты не возражаешь.
Это был вызов, который Гид должен был или принять, или отступить. Райт видел внутреннюю борьбу, неприятно исказившую тонкие черты лица рыжебородого мужчины, но преданность и здравый смысл в итоге одержали верх, и Гидеон растянул губы в искусственной ухмылке:
- Хорошо, Дэн, как скажешь. Надеюсь, ты хорошо проведешь время, - желчно пожелал он своему боссу.
- Даже не сомневайся, - хлопнул ему по плечу Райт и, забрав у него из руки бутылку, зашел в комнату, закрывая за собой дверь.
Оказавшись внутри, Райт тут же метнулся от двери к стене и замер. Слишком хорошо он знал натуру Гидеона, который никогда не чурался стрелять в спину. Выждав несколько долгих секунд, после которых выстрелов так и не последовало, Райт с облегчением выдохнул. Вступать в открытый конфликт с Гидеоном ему было не выгодно. «Черт!» - вспомнил Райт о находившейся в комнате девушке, которая, должно быть, слышала их разговор на повышенных тонах за дверью. Ее нужно было как-то успокоить, однако, поискав взглядом мисс Клейтон, он обнаружил ее крепко спящей на не расправленной постели. Судя по всему, долгая поездка совершенно измотала девушку, и разбудить ее теперь могла разве что пальба из пистолетов.
«Может, это даже к лучшему, что она ничего не слышала и понятия не имеет о том, с кем проведет наедине эту ночь», - размышлял про себя Райт. После того, как он недвусмысленно заявил о своих правах на девушку перед Гидом, оставить ее одну он теперь просто не мог, иначе это привело бы к непрогнозируемым последствиям как для него самого, так и для мисс Клейтон. Рассуждая таким образом он приблизился к кровати, на которой преспокойно спала та, что стала камнем преткновения и поводом для бунта в его собственной банде. Издав тяжелый вздох, Райт устроился в стоявшем чуть поодаль от постели кресле, которое жалобно скрипнуло под его весом. Однако даже этот звук не помешал Каролине продолжить свое пребывание в царстве сновидений.
Вспомнив про зажатую в руке бутылку, Райт зубами извлек из горлышко пробку и отхлебнул вина. В долине реки Напы были разбиты виноградники, поэтому местное дешевое вино пользовалось в этих краях большой популярностью. Несмотря на кислый привкус, вино было довольно сносным, и с каждым новым глотком оно уводило мысли Райта в опасное направление.
Он без зазрения совести разглядывал спящую девушку с рассыпанными по подушке каштановыми волосами, которые благовоспитанная мисс Клейтон так тщательно прятала под своей шляпкой. На бледном благородном лице залегли тени то ли от усталости, то ли от неровного света керосиновой лампы. Плотная ткань верхового костюма скорее прятала, чем подчеркивала изгибы девичьей фигуры, оставляя открытыми лишь тонкие кисти и изящные стопы в белых чулках, вероятно, таких же гладких и нежных, как кожа этой юной леди, прилежно оберегаемая от палящего калифорнийского солнца. Райту стоило протянуть руку, чтобы лично убедиться в своих предположениях, но вместо этого он рисовал в своем воображении один за другим пленительные образы. Вот он проводит рукой по россыпи волнистых волос, спутывая пряди, и приникает к теплым сомкнутым губам, ловя своим ртом испуганный всхлип. Он представлял, как будет долго-долго покрывать это красивое взволнованное лицо пылкими поцелуями, пробуждая в скромнице ответное желание. Как будет с жадностью всматриваться в ее глубокие глаза, улавливая в них искры возбуждения, и наблюдать за тем, как на ее щеках расцветает румянец, а губы становятся ярко-красными и припухлыми от страстных поцелуев. Он не сомневался, что сможет разбудить ее чувственность и затуманить разум, открыв неведомый для нее мир сладострастия, в котором она будет принадлежать ему. Вот только волшебство продлится не дольше этой ночи, а утром жестокая реальность растопчет лепестки распустившегося цветка, ввергнув в пучину раскаянья и стыда эту праведную душу.
Райт презирал лицемерие, с которым сталкивался у многих набожных людей. Как легко они сбрасывали маски благочестия, стоило им оказаться под дулом пистолета: отцы семейств были готовы подложить под него своих жен и дочерей, лишь бы сохранить свою жизнь или кошелек; брат предавал брата, нанимая наемных убийц, чтобы не делиться наследством; а почтенные матроны вели себя развязней, чем дешевые шлюхи, пытаясь спасти свои драгоценности и украшения. Может от того, что Райт за свою жизнь видел слишком много грязи, он никогда не стремился развратить очередную невинную душу ради удовлетворения низменных чувств. Как ни странно, у него был собственный кодекс чести, который он старался соблюдать, чтобы окончательно не растерять остатки морального облика того человека, каким его когда-то пытался вырастить приемный отец.
Губы Райта скривились в горькой усмешке. Он чувствовал себя бродячим псом, который набрел на телячью вырезку, запах которой сводил его с ума, но при этом чувствовал себя недостойным столь ценной добычи, поэтому, облизываясь, и сам не подходил к своей находке, и других не подпускал. А все ради чего? Чтобы какой-нибудь
