Когда он шагнул вслед за ней в карету, то обнаружил, что она села на его сиденье.
— Не будет ли вам удобнее сесть сюда? — спросил он.
— Нет, спасибо, — улыбнулась она.
Грейсон медленно вошел в карету и сел напротив нее. Кейт с интересом изучала интерьер. Стены кареты были отделаны зеленым шелком, спинки — более светлым бархатом. Жаровня с углями давала тепло. Это была очень удобная, очень дорогая карета.
— Какая большая карета, — сказала мисс Бержерон. — Я не имела удовольствия ездить в таких просторных каретах.
— Подозреваю, что довольно скоро вы будете иметь это удовольствие постоянно, — заметил Грейсон, подавая сигнал кучеру. — Принц наверняка пожелает поразить вас грандиозностью.
Карета тронулась, мисс Бержерон посмотрела на Грейсона.
— Это уже не поразит меня. — Она с улыбкой откинулась на сиденье, сверкнув бриллиантами на шее.
— Вероятно, вы уже видели и прекрасное ожерелье, раз вас не поразил мой подарок, — предположил Грейсон.
Мисс Бержерон заморгала глазами, а затем засмеялась. Однако Грейсону не хотелось смеяться. Он подался вперед.
— Скажите, пожалуйста, мисс Бержерон, почему вы вернули ожерелье, которое я вам послал?
— Я вовсе не хотела уязвить вас, ваша светлость, — улыбнулась она.
— Вы меня нисколько не уязвили, — возразил Грейсон. Это было совершенно нелепо. Как будто его это волновало. — Однако вы, судя по всему, любите драгоценности, — добавил он, показывая на ее ожерелье. — Почему же вы его не приняли?
— Потому что подарок был чрезмерно щедрым.
— Чрезмерно щедрым? — переспросил Грейсон, чтобы удостовериться в правильности услышанного.
— Угу, — кивнула она, словно это было совершенно обоснованным объяснением.
— Чрезмерно щедрым? — недоверчиво повторил он. — Мадам, я заявляю вам, что за всю свою тридцатилетнюю жизнь никогда не слышал, чтобы женщина жаловалась на то, что украшение является слишком щедрым подарком.
— Они, должно быть, были вашими любовницами. А поскольку я не являюсь вашей любовницей, я подумала, что это слишком щедрый подарок.
Слово «любовница» щекотало и дразнило.
— Это смешно, — громко сказал он. — Я — герцог. Я не привык дарить дешевые безделушки. Я просто пытался принести извинения за то, что был груб.
— Я вполне понимаю ваше намерение, — заверила она. — Но ожерелье кажется слишком щедрым подарком для такой пустячной вещи, и я не хотела бы чувствовать себя чем-то вам обязанной.
— Вы не были бы мне обязаны, тем более что вы вовсе не считаете оскорбительные слова пустяком.
Она пожала плечами.
— Возможно, — признала она. — Но я привыкла к пренебрежительному отношению и взяла за правило не позволять кому бы то ни было надолго подрывать мое доброе расположение духа. Так что я забыла об этом сразу же, как только покинула Уайтхолл. — Она улыбнулась.
Было в ее словах что-то такое, что заставило Грейсона сделать паузу. Интересно, кто еще, кроме него, мог повести себя с ней грубо, и как часто это происходило, если она привыкла к этому? Представители высшего света, догадался он, многие из которых считали, что они в силу своего рождения намного выше простых смертных. Вероятно, Грейсон мог себя причислить, к категории высокомерных аристократов, и эта мысль отнюдь не улучшила ему настроения.
Грейсон внимательно наблюдал за ней, пытаясь обнаружить хотя бы намеки уязвленного женского самолюбия, поскольку ему казалось невозможным, что она вернула ожерелье только из-за того, что оно чрезмерно дорого. Имея трех сестер и нескольких любовниц, он научился преподносить подарки с извинениями, и эти подарки всегда были дороже, чем подарки по любви.
— Вы не сказали, мисс Бержерон, приняли ли вы мои извинения?
— Кейт. Да, разумеется, я принимаю ваши извинения, — сказала она. — Только вряд ли это имеет значение, разве что облегчит угрызения вашей совести. Мы ведь никогда не будем друзьями.
Грейсону не понравились его собственные слова, возвращенные назад.
— Поверьте, мои извинения были принесены со всей искренностью.
— Вы очень любезны, ваша светлость. Почему бы вам не называть меня Кейт? А то мы с вами словно чужие. Да, мы с вами плохо знакомы, и я не допускаю мысли, что узнаю вас ближе, но вы, пожалуй, мой единственный знакомый на этом балу.
— Вас это беспокоит? — спросил Грейсон, удивленный ее признанием.
Ее робкая улыбка была просто очаровательна.
— Даже очень.
Уж не сошла ли она с ума? Она необыкновенная красавица. Она окажется самой яркой, самой блистательной дамой на балу, дамой, которой все будут восхищаться.
— Я думаю, вам нечего бояться, — сказал Грейсон. — Вы должны казаться уверенной.
Ее бледно-зеленые глаза блеснули, и легкая улыбка родилась в уголках ее губ. Грейсон почувствовал, как по жилам побежала горячая кровь.
— Вы, конечно, льстите мне. Но я довольно давно не выходила в свет. — Ее рука слегка дрогнула при этих словах. — Пообещайте, что если я сделаю неверный шаг, вы тотчас же скажете мне об этом. Обещаете?
— Едва ли в этом возникнет необходимость.
Разве она может сделать неверный шаг? Грейсон подумал, что любой нормальный джентльмен в Карлтон-Хаусе простит ей что угодно.
— Хорошо, мисс Бержерон, — сдержанно сказал Грейсон.
— Кейт, пожалуйста. Ведь предполагается, что мы любовники, ваша светлость. Любовник не станет называть меня мисс Бержерон.
Любовники. На душе от этого слова потеплело.
Кейт Бержерон, похоже, почувствовала его колебания, ибо понимающе улыбнулась.
Эта улыбка очаровала его.
Карета остановилась, и Кейт подалась вперед, чтобы посмотреть в окно.
— Мы приехали.
Ранее Кейт видела Карлтон-Хаус только издали. Оказавшись поблизости, она была поражена его грандиозностью. Если бы она не увидела это своими собственными глазами, то вряд ли смогла бы представить себе нечто подобное.
Массивные колонны высотой с колокольню украшали вход. Бенуа однажды рассказывал ей, что эти колонны были созданы по образцам архитектуры античного Рима. Поскольку Кейт не имела понятия, что это означает, он попытался ей объяснить:
— Они поставлены там, чтобы напоминать Пантеон.
— О! А что такое Пантеон?
— Mon dieu. Ну до чего же ты невежественная девчонка! — не сдержался Бенуа, после чего поручил Дигби найти рисунок Пантеона. Дигби пришлось перелопатить немало книг, пока он нашел то, что искал.
Но больше всего ее поразили не массивные колонны или громадные канделябры, которые свешивались с потолка, освещая здание тысячью свечей. Поразили ее аристократы. Они высыпали из карет и торопились убежать от холода.
