Зато другим повезло меньше, чем уважаемой чете де Грамон. Некоторые мужья с изумлением выяснили, что жены наставляют им рога, и с еще большим изумлением – с кем они это делают. Подробности мужских споров, тайные влюбленности и долговые обязательства – все это Матильда извлекала на свет с ловкостью ярмарочного актера. Поэтому многие сторонились ее, многие боялись. Ирония заключалась в том, что баронесса де Левейе являлась милейшей женщиной, искренне не понимающей, как она может навредить кому-то тем, что расскажет о его тайне.
Баронесса также присутствовала на прогулке у принца, однако покинула его еще до того, как Генрих пригласил Колетт пройтись по розарию. Сейчас Матильда стояла посреди дороги рядом с безнадежно скособочившейся каретой, одно из колес которой торчало под углом, и с надеждой смотрела на экипаж графа де Грамона.
– Ах, какое чудо, какое чудо! – ее высокий голос, ничуть не утративший с возрастом ни звонкости, ни теплых тонов, Колетт слышала отчетливо. – Мы спасены! Слышишь, Гильом? Спасены!
Гильомом, надо полагать, звали кучера, который прохаживался вокруг кареты, глядя на предательски вывернувшееся колесо, и задумчиво чесал в затылке. Из четверки лошадей одна отсутствовала, остальные заинтересованно тянулись мордами к обочине, пытаясь ухватить мягкими губами высокую траву.
Ренар обреченно вздохнул, крикнул своему кучеру, чтобы остановил лошадей, открыл дверцу и вышел.
– Баронесса, не стоит так расстраиваться, это всего лишь колесо, а добрые ангелы послали вам нас. – Он предложил даме руку и повел пожилую женщину к карете. – Думаю, вы не откажетесь от приглашения в замок Грамон. А потом, когда вы отдохнете, моя карета отвезет вас домой.
– Вы так любезны, граф, так любезны! – Матильда многое повторяла дважды, будто считала, что с одного раза собеседник ее не поймет. – Я отослала Луи – это мой грум – верхом в ближайшую деревню, но он ездит так медленно, а сегодня такая жара!
Колетт любезно приветствовала усевшуюся напротив баронессу, хотя и не считала ее общество особо приятным – возможно, потому, что они не были достаточно знакомы. Граф вернулся к сломанной карете и вполголоса дал какие-то указания Гильому, а затем возвратился и велел своему кучеру трогать. Из-за пышных юбок Колетт в не особо просторном экипаже и так было тесновато, а теперь стало еще теснее. К вечеру духота только усилилась. Колетт видела, что Ренар вновь побледнел после своей короткой прогулки, и рассерженно подумала, что сопровождать баронессу в карету следовало бы Кассиану.
– Я потому и отправилась домой – из-за жары! Даже напитки, что подавали у принца, были теплыми. Вы заметили? Невыносимо! И эти девицы на выданье, что осаждают его высочество, – ни стыда ни совести. Вы знаете, любезный граф, что эта мадемуазель де Жебрак имеет весьма сомнительное происхождение? Поговаривают, будто ее мать до свадьбы была влюблена в одного гасконского дворянина, а вы ведь знаете этих гасконцев – они способны даже Святую Деву сбить с пути истинного!
Кассиан хохотнул, а Ренар поморщился и ничего не ответил. Впрочем, баронессе ответы не требовались. Исчерпав свой запас возмущения, вызванного неприятным происшествием с каретой, она подобрела и перешла на более мягкий тон.
– …А эта печальная история, вы слышали? Милая девушка из семьи Мезьер была обещана престарелому де Тюрго, и вот за несколько дней до свадьбы Господь забрал его на небеса! Хотя говорили, что за грехи старик должен отправиться в ад, но этому я не верю. Он так ловко танцевал, я помню. Хотя бы за это ему нужно послушать ангельскую музыку. Так вот, он скончался, и теперь Мезьеры в панике. Наследство отошло внуку де Тюрго, который и слышать ничего не хочет об этом браке. А у Мезьеров огромные долги. Несчастные, несчастные!
Колетт порадовалась, что ехать осталось недолго: карета свернула на дорогу, ведущую к замку Грамон. Еще четверть часа, и можно будет отдохнуть в прохладной гостиной, выпить лимонада, пропуская мимо ушей болтовню баронессы, а затем распрощаться с нею и подняться к себе. Серафина приготовит ванну… да, ванна – то, что нужно после этого утомительного дня.
Карета вновь резко замедлила ход, и граф де Грамон сказал с плохо скрываемым недовольством:
– Если еще у кого-то слетело колесо, этот страдалец поедет на запятках.
Однако кареты были ни при чем. Послышался топот копыт, громкие голоса; один из них крикнул:
– Эй, сударь, попридержите коней! Эй, без глупостей!
Какой-то всадник в черном пронесся мимо окна, мелькнул широкий плащ, огненная конская грива. Карета встала намертво, и Кассиан с неуместной иронией в голосе заметил:
– А это, видимо, обещанные разбойники!
Колетт сидела, ничего не понимая, баронесса схватилась за сердце, а граф не тратил времени ни на стенания, ни на разговоры. Он стремительно наклонился, одним движением вытащил из-под сиденья плоский деревянный ящик, откинул крышку и извлек два пистолета – первый бросил ловко поймавшему Кассиану, а второй оставил себе. И когда распахнулась правая дверца кареты – как раз с той стороны, где сидел Ренар, – дуло пистолета глянуло открывшему в лицо.
– Вот так приятная встреча, граф де Грамон! – весело воскликнул всадник. Солнце било ему в спину, и он казался черным силуэтом на фоне пылающего жарой пейзажа. Колетт, моргая, видела лишь, что лицо его почти полностью скрыто маской, и носит всадник черное, и еще широкополую испанскую шляпу. Разбойник заглянул в карету и присвистнул: – Во много раз приятнее, чем я думал. Доброго дня, прелестные дамы, барон де Аллат!
– А-а, это вы, – протянул Кассиан, а Ренар вдруг опустил пистолет. То же сделал и барон. Матильда так и застыла, прижимая ладонь к могучей груди, а Колетт окончательно перестала что-либо понимать.
– Давно не видел вас в наших краях, – произнес граф, и голос его звучал совершенно спокойно.
– Я бы желал более никогда не появляться, – заметил человек в черном, – однако обстоятельства вынуждают меня… Не будете ли вы так любезны, граф, перекинуться со мной парой слов с глазу на глаз?
– Еще одна дуэль? – не выдержала Колетт. Голос звучал хрипло, и все на нее посмотрели. – Может быть, на сегодня хватит?
– Обещаю, дорогая моя, больше никаких дуэлей, – пообещал граф. Разбойник отъехал от дверцы, Ренар вышел и пропал из поля зрения. Матильда вытягивала шею, но, судя по разочарованию, проступившему на ее лице, ничего особенного не увидела.
– Что происходит? – спросила Колетт у Кассиана. Она даже не успела испугаться, а потому говорила достаточно твердо. – Почему вы не стреляли? Это какие-то особенные разбойники?
– Это вовсе не разбойники! – возмущенно воскликнула баронесса, а Кассиан, улыбнувшись, сказал:
