Лоретта быстро взглянула на него, отвела глаза и только тогда сказала:
— К… как вы можете… говорить подобные… вещи?
Но думала она о том, что, как ни странно, в ту минуту ею овладело именно такое чувство.
Она тогда ощутила всю силу его магнетизма. И теперь, призналась она себе (хотя, конечно, на самом деле этого быть никак не могло), его такое необычное лицо обрело над ней какую-то особую власть и вполне подходило для героя ее грез, который до этого мгновения оставался безликим.
Тут же она попеняла себе за безумные фантазии — именно так она не должна думать! Ей надо помнить все, о чем предупреждала Ингрид.
Расстояние до ресторана, где им предстояло обедать, оказалось небольшим. Он помещался в высоком доме, и когда они поднялись по узкой лестнице, их проводили в небольшую комнату, где стояло только три столика с двумя стульями у каждого. В комнате никого не было. Их усадили за лучший столик у окна, за которым виднелась Сена и отраженные в ней огни.
Но там был и глубокий сумрак, полный, казалось Лоретте, теми же смутными вопросами, которые кружились и кружились в ее мыслях.
Официант подал ей меню, но, не заглянув в него, Лоретта сказала маркизу:
— Закажите, пожалуйста, и для меня. Я столько слышала о специальных блюдах во французских ресторанах, но я не знаю, как их выбрать.
— Я знаю, что вы предпочитаете, — сказал маркиз, — и без того, чтобы вам пришлось мне это объяснять.
Лоретте его слова показались очень странными.
Тем не менее она с какой-то боязнью подумала, что он говорит правду, и знает не только какие кушанья она выбрала бы, но и какие напитки.
«Такие мысли он внушает каждой приглашенной им женщине», — поспешила она напомнить себе.
Но было невозможно игнорировать исходившую от него жизненную энергию, и так трудно не глядеть прямо на него через маленький столик.
Он изучал меню очень долго. Затем заказал бутылку шампанского, и, сделав глоточек, Лоретта поняла, что такого прекрасного шампанского она еще никогда не пробовала. Она продолжала смотреть в окно, потому что, как она с ней ни боролась, ею овладела застенчивость.
Однако маркиз не начал осыпать ее комплиментами, как она ожидала, и не вернулся к тому, о чем говорил в карете, а сказал просто:
— Полагаю, вы уже поняли, что электричество придало Парижу новый блеск. Его теперь называют «La Ville Lumiere»[17], и вот почему я хочу показать вам «le fee electricite»[18], вы сразу поймете, откуда такое прозвище, и я знаю, вы будете восхищены.
— Париж уже меня заворожил! — сказала Лоретта тоже тоном светской беседы. — Я даже не воображала, что Елисейские поля так зелены и так живописны, и, наверное, из всех столиц только в Париже такие большие особняки, как у маркиза, стоят среди деревьев?
— Вы правы, — ответил ее собеседник. — Хотя Лондон обладает своей атмосферой и притягательностью, я не верю, что есть город, способный соперничать красотой с Парижем!
— А вы знаете Лондон?
Задав этот вопрос, она вдруг поняла, что ни разу не слышала от отца, что он встречался с маркизом в Англии, хотя он постоянно упоминал, как видел дюка то на одних скачках, то на других.
— Да, я хорошо знаю Лондон, — ответил маркиз. — И конечно, восхищаюсь его женщинами, которых готов признать самыми красивыми в мире.
Он помолчал, прежде чем сказать:
— Странно, что я не встретился с вами ни на одном балу там.
— Я… я веду уединенную жизнь… вдеревне, — объяснила Лоретта.
— Вы скучаете там?
— Нет. Я люблю сельскую жизнь. Мне было бы тяжело постоянно жить в городе, даже таком прекрасном, как Париж. Я езжу верхом, и разнообразных занятий так много, что для скуки днем не остается ни единой минуты!
— А ночью?
Лоретта изумленно взглянула на него, а когда поняла намек, почувствовала, что ее щеки заливает яркий румянец.
Она посмотрела в окно на реку.
— Я вас шокировал? — спросил маркиз.
— Я… не… шокирована, — сумела выговорить Лоретта. — Просто мне кажется вульгарным говорить о… о чем-то столь личном.
Ей казалось, что она дала сокрушительный отпор, но маркиз только засмеялся.
— Моя дорогая, — сказал он, — все в вас настолько обворожительно, настолько непохоже на то, к чему я привык, что вы пленили меня, и для выражения этого нет слов.
Лоретта выпрямилась, надеясь, что ей удалось изобразить тетушку Эдит, как она обещала Ингрид.
— Мне кажется, месье, нам лучше говорить о Париже!
— А я, — возразил маркиз, — предпочту говорить о вас.
— Мне было бы интереснее, если бы темой вы выбрали себя.
— Почему бы и нет? — сказал он. — Что вы хотели бы узнать?
После некоторых колебаний Лоретта спросила:
— Я полагаю, этот вечер не был у вас свободен? Трудно поверить, что вы, когда приглашали меня, уже не обещали встретиться с кем-то.
Она помолчала, а затем решилась ошеломить его:
— С кем-то, кто сейчас страдает, потому что вы захотели провести вечер по-другому.
— Вернее было бы сказать, в другом месте, — ответил маркиз. — Конечно, я не собирался коротать вечер дома за газетами. Но нет ничего важнее, чем быть с вами, Лора!
— Звучит правдоподобно, — заметила Лоретта. — И подтверждает вашу репутацию.
— В чем?
— В том, что вы жестоки и бессердечны с теми, кто перестал вас интересовать!
Губы маркиза насмешливо изогнулись — неотразимо, как показалось Лоретте, потом он сказал:
— Вновь вы заглядываете в прошлое, хотя я просил вас думать только о настоящем и будущем.
— Завтра прошлым буду я, — ответила Лоретта. — Но я не намерена проливать из-за этого слезы.
— Мы фехтуем словами, — возразил маркиз. — Вы всегда будете моим настоящим и моим будущим. Наше прошлое — не вчерашний день и не позавчерашний, оно в тысячах и тысячах лет тому назад, когда, как вы сказали за завтраком, мы встретились в Афинах или на Олимпе.
— Я не говорила, что встречала вас в прошлом!
— Но вы это подумали, — сказал маркиз. — Как и я. И спорить об этом бессмысленно. Так было! И с тех пор я искал вас.
Произнес он это с такой спокойной силой, с прежней искренностью в голосе, что Лоретта не нашла ответа и только быстро напомнила:
— Вы нарушаете свое обещание.
— Какое обещание?
— Показать мне Париж.
— И я его выполню. Но спешить некуда. У нас впереди весь этот вечер и вся наша жизнь, и потому нам легко говорить друг о друге.
— Мне это вовсе не легко! — возразила Лоретта. — И я не понимаю, о чем вы говорите!
— Неправда! — возразил маркиз. — Вы вполне меня понимаете, как и я — вас. Мы не нуждаемся в словах. Нам достаточно сидеть здесь, чувствуя, как нас соединяет невидимая сила, которой ни вы, ни я противиться не можем.
