— Джейми, ты считаешь, что это вполне безопасно? Месяц назад или около того по всей округе шныряли английские патрули.
Он пожал плечами и взял со спинки стула свою куртку.
— Я буду осторожен.
— Слушай, Джейми, — заговорил Айен, входя в комнату с охапкой дров для очага. — Ты не мог бы сходить нынче утром на мельницу? Джок был там вчера, говорит, с колесом что-то неладно. Я поглядел наскоро, но нам с Джоком не справиться. Думаю, там какой-то хлам попал в колесо, но это под водой.
Он легонько шлепнул себя по деревянной ноге и улыбнулся мне.
— Хожу-то я, слава богу, ничего и верхом езжу, но плавать не могу. Бью по воде и кручусь на месте, как плавучая золотомойка.
Джейми снова положил кафтан на стул, улыбаясь шутке Айена.
— Не о чем горевать, Айен, ведь зато тебе не придется провести утро в ледяной воде. Ладно, я схожу.
Он повернулся ко мне.
— А ты не хочешь прогуляться со мной, англичаночка? Утро прекрасное, ты можешь захватить с собой свою маленькую корзиночку. — Он бросил насмешливый взгляд на большущую плетеную корзину, которой я пользовалась для своих сборов. — Я пойду переоденусь. Вернусь через минуту.
И он взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Мы с Айеном переглянулись. Если шурин Джейми и сожалел, что ему теперь недоступны такие прыжки и многое другое, то он этого не показывал и радостно любовался ловкостью Джейми.
— Как хорошо, что он вернулся, — сказал Айен.
— Мне очень хотелось бы, чтобы мы остались, — вырвалось у меня.
В добрых карих глазах появилась тревога.
— Но вы не сразу уедете?
— Нет, не сразу. Но надо бы уехать до того, как выпадет снег.
Джейми решил, что нам следует посетить Бьюли, главную резиденцию клана Фрэзеров. Возможно, его дед лорд Ловат сумеет помочь, а если нет, то хотя бы переправит нас во Францию.
Айен кивнул, соглашаясь.
— Да. Но у вас в запасе еще несколько недель.
Стоял великолепный ясный осенний день; воздух пьянил, а небо сияло такой голубизной, что в ней хотелось раствориться. Болтая о разных разностях, мы шли так медленно, что я успевала заметить поздно распустившиеся розы-эглантины и головки ворсянки.
— На следующей неделе квартальный день,[48] — заметил Джейми. — Твое новое платье будет готово к тому времени?
— Думаю, что да. Разве этот день особенный?
Джейми взял у меня корзину, пока я выдергивала из земли стебель пижмы.
— В общем, да. Не такой, какие устраивает Колум, но все же к нам явятся все наши арендаторы, чтобы внести арендную плату и почтительно приветствовать новую леди Лаллиброх.
— Им, наверное, покажется странным, что ты женился на англичанке.
— Полагаю, несколько папаш почувствуют себя разочарованными по такому случаю. Я тут слегка ухаживал за одной-двумя барышнями по соседству, пока меня не арестовали и не увезли в Форт-Уильям.
— Жалеешь, что не женился на местной?
— Если ты воображаешь, что я отвечу «да», когда ты держишь в руке ножик, значит, твое мнение о моих умственных способностях куда ниже, чем я полагал.
Я бросила нож, которым выкапывала корень, и протянула к Джейми раскинутые руки. Едва он меня наконец отпустил, я нагнулась за ножом, подняла его и снова принялась поддразнивать Джейми:
— Просто удивительно, что ты так долго оставался девственником. Разве что все девушки в Лаллиброхе — дурнушки.
— Нет, — ответил он, щурясь на солнышко. — В этом повинен мой отец. По вечерам мы с ним, бывало, гуляли по полям и разговаривали о разных вещах. Один раз, я тогда уже достаточно повзрослел для этого, он мне сказал, что мужчина должен нести ответственность за каждое семя, что он посеет, потому что его долг — заботиться о женщине и защищать ее. А поскольку я к этому еще не готов, то не вправе отягощать женщину последствиями своих поступков.
Он оглянулся на дом, оставшийся позади нас, потом посмотрел в сторону кладбища у подножия скалы, где лежали его родители.
— Он говорил, что величайшее событие в жизни мужчины — обладать женщиной, которую он любит, — негромко сказал Джейми и улыбнулся мне. Глаза у него были синие, как небо над головой. — Он был прав.
Я погладила его по щеке.
— Немного жестоко с его стороны вынуждать тебя к столь долгому воздержанию, — сказала я.
Джейми усмехнулся; килт хлопал его по коленям под порывами резкого осеннего ветра.
— Церковь учит, что онанизм — это грех, но отец говорил, что, если уж выбирать между тем, чтобы принести вред себе или какой-нибудь бедняжке женщине, порядочный мужчина предпочтет принести себя в жертву.
Отсмеявшись, я тряхнула головой и сказала:
— Нет, я не стану спрашивать. Ты, безусловно, остался девственником.
— Только благодаря милосердию Господа и моему отцу, англичаночка. Лет в четырнадцать я ни о чем, кроме девушек, думать не мог. Но это было тогда, когда меня отдали на воспитание Дугалу в Беаннахд.
— Там не было девушек? — спросила я. — Ведь у Дугала есть дочери.
— Да, есть. Целых четыре. Две младшие в счет не шли, но старшая, Молли, была очень хорошенькая. Старше меня на год или два. Мое внимание ей не слишком льстило. Я постоянно таращил на нее глаза за обеденным столом, а она как-то раз посмотрела на меня, задрав нос, и спросила, нет ли у меня насморка. Если это так, мне следует лечь в постель, а если нет, то она будет мне очень признательна, если я закрою рот: ей совсем не интересно во время еды разглядывать мои миндалины.
— Начинаю понимать, почему ты остался девственником, — сказала я и подхватила юбку, чтобы подняться на перелаз. — Но не могли же все девушки быть такими.
— Да нет, — раздумчиво проговорил он, подавая мне руку и помогая спуститься. — Они и не были. Младшая сестра Молли, Табита, оказалась куда приветливей.
Он улыбнулся при этом воспоминании.
— Тибби была первой девушкой, которую я поцеловал. Вернее сказать, первой девушкой, которая поцеловала меня. Я по ее просьбе нес два ведра молока из коровника на сыроварню и всю дорогу строил планы, как я прижму ее за дверью, где некуда увернуться, и поцелую. Но руки у меня были заняты, и она должна была открыть дверь, чтобы я прошел. Так что я как раз и оказался в углу за дверью, а Тиб подошла ко мне, взяла за уши и поцеловала. И молоко пролила.
— Памятный первый опыт, — засмеялась я.
— Сомневаюсь, что для нее он был первым, — сказал Джейми. — Она знала об этом гораздо больше, чем я. Но занимались мы поцелуями недолго. Дня через два ее мать накрыла нас в кладовой. Она ничего такого не сделала, только зло на меня поглядела и велела Тибби идти обедать. Но как видно, рассказала Дугалу.
