волонтеров в траурном обмундировании под командованием графа де Шолле. И, помня об одержанных им победах, вся Восточная Франция на этот раз преклонит перед ним колени.
Путешествие продлится ровно месяц. 7 февраля покажется шпиль Страсбургского собора, и о прибытии героя к месту его последнего упокоения возвестит барабанный бой, звон колоколов лютеранских церквей и пушечные выстрелы. Процессия, вышагивающая впереди катафалка, войдет в город на Рейне и направится к дворцу губернатора. После чего гроб отнесут в Страсбургский собор, украшенный черным бархатом.
Для человека, который желал лишь горстки негашеной извести и памяти нескольких близких, такие похороны были бы полной неудачей. Мориц Саксонский всю свою жизнь мечтал быть королем и так никогда и не стал им, зато Людовик XV устроил ему поистине королевские похороны. Причем похороны правителя, которого искренне обожали его подданные, такие, каких у самого Людовика никогда не будет...
Но это еще не все.
Король заказал для своего маршала мраморное надгробие у Жана-Батиста Пигаля — такой роскоши Мориц и представить себе не мог.
Но и на этом история не заканчивается...
* * *
Через двадцать семь лет скульптор закончит свою работу.
На дворе август 1777 года. Людовик XV мертв, дофин умер от оспы, как и Мария-Жозефа Саксонская, оставившая после себя пятерых детей. Вот уже три года правит старший из ее сыновей — Людовик XVI. Он не застал своего легендарного дядю живым, родившись через четыре года после его смерти, но знает, что мать очень его любила. И именно ему предстоит исполнить обещание, данное его дедом.
17 августа барон де Трикорно, подполковник Шомбергских драгун, которые раньше были саксонскими волонтерами, а теперь расквартированы в Сарребурге, получил королевский указ. Выбор пал на него не случайно: он был племянником того самого графа де Шолле, который командовал эскортом из ста драгун, сопровождавшим тело Морица. Он рассказывает:
«Король повелел, чтобы тело маршала Саксонского было перемещено из Страсбургского собора в церковь Сен-Тома, где для него построено надгробие, заказанное Людовиком XV. Полк Шомбергских драгун был выбран не случайно, ведь это детище маршала Саксонского, и кому как не им предстояло исполнить свой последний долг перед своим создателем. Позже будет сформирован отряд из ста лучших драгун на ста лучших лошадях, и им будет предоставлено новое обмундирование. Я возглавил этот отряд, и мы отбыли в Страсбург. 20 августа, в день церемонии, я попросил, чтобы тело маршала, уложенное в тройной гроб, взвесили. Вес был равен примерно 1700 фунтам [137]. Тогда я выбрал из отряда двадцать четыре самых крепких солдата, которые должны были нести его, поочередно сменяя друг друга.
В восемь часов утра мы вышли из Страсбургского собора и выстроились у крытой галереи, у одного из входов, за которым располагалась ярко освещенная комната, украшенная черной тканью с погребальным орнаментом, в которой горели сотни восковых свечей. Отряд из двенадцати драгун с флагом двигался в начале процессии, четыре солдата остались на карауле, двое из них — впереди, с высоко поднятыми и прижатыми к бедрам штыками. В полдень отряд вышел из Страсбургского собора.
Шествие колонны возглавлял кавалерийский полк, за ним следовал полк Жарнакских драгун, за ними шли полки Сали-Гризонский, Королевский Шведский, Босский, артиллерийский Гренобльский, и, наконец, Эльзасский и Лионский. Все они двигались повзводно, и каждый держал ружье в левой руке. Высшие офицеры отдавали честь, знамена были приспущены.
За ними следовали представители лютеранской общины и священнослужители, распевающие гимны под похоронную музыку. Далее — закутанные в траурные плащи люди, а за ними — внучатые племянники маршала господа фон Левенгаупт. Граф де Горе нес урну с сердцем маршала. Герольды в траурных одеяниях несли герцогскую корону и жезл маршала Франции, а также шпагу. За ними следовал сам гроб, который несли на специальных носилках двенадцать драгун, они были в белых перчатках и с траурными повязками на левой руке. На наши каски были повязаны траурные ленты, ниспадающие до плеч. Четыре угла похоронного полотна держали в руках принц Ксавье Саксонский, племянник маршала, граф де Во, граф де Вальднер и барон де Вюрмсер. По обеим сторонам процессии маршировали офицеры полка, а сам полк двигался в две шеренги, с ружьями в левой руке, формируя эскорт.
Господин маршал де Контад, губернатор провинции, следовал прямо за гробом, а за ним — высшие офицеры и просто офицеры из соседних гарнизонов, служившие под началом маршала. Среди них я заметил барона Ле Фора, который раньше был подполковником, — он плакал, как мальчишка на похоронах отца. Также в колонне присутствовали многие иностранные офицеры из Англии и Германии, и все с траурными лентами на руках.
С самого утра каждые полчаса пушки давали залпы. Во время церемонии было дано три залпа из двенадцати орудий, а гарнизон дал три залпа из ружей. Количество иностранцев и зрителей было так велико, что это даже затрудняло ход процессии. Их было приблизительно около пятнадцати тысяч, и количество провожающих гроб маршала было бы гораздо большим, если бы в два часа пополудни не закрыли городские ворота. Около пяти часов процессия подошла к церкви Сен-Тома, у дверей которой располагался почетный караул драгун. Вся церковь была задрапирована черными полотнами, освещена, украшена как внутри, так и снаружи. Тело было помещено на помост, и я в окружении двенадцати драгун возложил знамя к его ногам. Было так жарко, что пятеро моих драгун почувствовали себя плохо, и их пришлось отпаивать в ризнице вином.
Все музыканты Страсбурга исполняли разные композиции на один или несколько голосов, а потом все переросло в гигантский хор. Господин Блессиг, юный лютеранский левит, произнес похоронную молитву, в которой не забыл упомянуть полк маршала. Ему долго, очень долго аплодировали все присутствующие, что было бы более уместно в театре, а не в церкви, пусть и лютеранской. После этого гроб с телом маршала спустили в склеп, находящийся под мавзолеем. Когда все закончилось, было уже семь часов вечера.
К девяти часам я вернулся во дворец принца Максимилиана Цвайбрюкена, полковника Эльзасского полка, который пригласил меня на ужин. Такого моря шампанского, как там, я еще никогда в жизни не видел!»
* * *
На этот раз все сказано. Все расставлено по своим местам и всего достаточно, даже шампанского, которое так любил Мориц.
А за закрытыми воротами церкви Сен-Тома, оставленный в тишине и в темноте, он лежит, словно живой, и по сей день. Его беломраморное изваяние с лавровым венком на голове, облаченное в доспехи, — сходство, кстати, просто поразительное! — как будто спускается по
