Однако, как показали дальнейшие события, ослабление надзора за наследником оказалось преждевременным.
В тот момент по настойчивой просьбе, исходившей из Варшавы, императрица приблизила ко двору Ольгу Калиновскую. Поначалу Николай был этим решением недоволен — бывшее польское королевство всегда оставалось для него напоминанием о самых неприятных событиях его царствования. Но советники, и тот же Жуковский, со временем сумели убедить императора, что жест доброй воли — появление при дворе юной польской принцессы — позволит ему выглядеть в глазах западных держав человеком, не помнящим зла, и хорошим дипломатом. Но уже через несколько месяцев Николай пожалел о своем мягкосердечии.
Польская красавица сразу же покорила сердце Александра, и наследник буквально потерял голову. Он стал заметно манкировать делами государства, его обычная мечтательность превратилась в рассеянность, и все его мысли крутились только вокруг одной планеты — Ольги Калиновской. И подобного пренебрежения к своему долгу наследника император вытерпеть не мог. Николай стал намеренно приближать Александра к решению тех государственных вопросов, которые обычно обдумывал и решал единолично. За цесаревичем неотступно следили десятки глаз, и практически каждый шаг сановного сына был известен императору. И поэтому желание влюбленных уехать и всему вопреки обвенчаться в Европе, высказываемое ими не раз наедине друг с другом, приводило Николая в крайнее негодование. Он уже с раздражением подумывал отослать Ольгу обратно, но императрица и Жуковский, потворствовавшие человеческим слабостям наследника, всячески удерживали Николая от столь решительного шага, который, как они были уверены, мог привести только к одному — к катастрофе в душе наследника и, возможно, к окончательному разрыву отношений между отцом и сыном.
Александр остро чувствовал настроение окружающих, но его тяга к Ольге оказалась сильнее разумных доводов матери и воспитателя и угроз отца. Ольга затмила весь свет — Александр всюду видел одну ее. Он задыхался от нежности, чутко улавливая ее щебет в гомоне светской болтовни фрейлин. Он восторгался ее изяществом и прелестной фигурой. Он сравнивал с ней каждую даму на балу или официальном приеме и не находил в других представительницах прекрасного пола очарования и притягательности, хоть сколько-нибудь сравнимых с тем, что излучала прекрасная полячка.
И с трепетом юноши мучался в ожидании вечера, когда, вырвавшись из дворцовых тенет, он приходил в комнату Ольги и падал в ее объятия, погружаясь, как в омут, в любовную негу.
Александр и сам был умелым любовником, но Ольга имела над ним власть необъяснимую, почти колдовскую. Она заставляла его забыться на ложе любви, отрешиться от сдержанности и благоразумия. И Александр учился у нее всецело отдаваться желанию — его страсть казалась неутолимой, под стать ее пылкости. И самым страшным был миг расставания — каждый раз Александр уходил от Ольги, превозмогая великую боль, словно отрывал от сердца самую большую, свою лучшую часть. И только одно лекарство могло облегчить его участь — войти вечером в комнату, ставшую приютом их любви, и снова окунуться в мир грез и неземного блаженства.
Ощутить тепло и истому, в которых растворялось все — суета сует и прочая суета… «И плыть по воле волн, по воле Рока навстречу райским берегам любви!..».
* * *
Александр не успел застегнуть воротник на мундире, как ударили в крепости. Пушечный выстрел долетел до дворца вязким облаком и переполошил ворон на площади. Густая черная стая дружно снялась с мостовой и, обкаркав Зимний, устремилась в сторону Невского. Александр вздрогнул, ногти противно скребнули по гербу на верхней части пуговицы. Умиротворение и благость сняло как рукой. Цесаревич вздохнул.
Боже, как кратко, как хрупко счастье!
Он боялся оглянуться, но чувствовал, что Ольга там, на постели, тоже замерла в ожидании неизбежного расставания.
А она так всегда хороша по утру — томная, нежная и еще соблазнительнее, чем ночью!
Александр одернул мундир и бросил взгляд в зеркало на туалетном столике.
Подтянутый и строгий в кителе прусского образца, он даже самому себе показался чужим. Что же говорить об Ольге, в глазах которой — он уловил ее отражение в зеркале — застыло столько неизбывной тоски и страдания. «Ольга! Ах, Ольга!.. Любовь моя, мука моя крестная, ангел небесный, богиня ночного огня!..» Александр не додумал строчку — на глаза попался билет с золочеными вензелями и виньетками, приглашение на бал к графу Потоцкому. Кровь бросилась ему в голову.
Александр потянулся за билетом — хотел смять, изорвать этот атласный клочок бумаги, но усилием воли сдержался. Он старался погасить ревность, от которой перехватило горло. Александр знал, что Потоцкий недавно отстроил новый особняк на набережной Фонтанки и в ознаменование этого события устраивал бал-маскарад, коих был превеликий мастер и любитель.
Его балы стали чрезвычайно популярны у светской молодежи, и мысль о том, что Ольга — украшение этого бала — будет блистать и вальсировать в окружении других мужчин, едва не вывела наследника из равновесия.
Александр задержал дыхание, глубоко вдохнул и сказал ровным, чужим голосом:
— Ольга, я хочу поговорить с вами…
— С вами? Что это значит, Саша?, Чем я вдруг стала тебе не мила?
— Ты собираешься на маскарад? — смягчился цесаревич — он всегда уступал под этим взглядом, полным любви и бесконечной преданности.
— Да, я обещала Наташе…
— Опять эта твоя Репнина! Репнины окружают меня повсюду — здесь, в твоей комнате, в моем кабинете! Ты знаешь, что ее брат приставлен ко мне адъютантом?
— Но Саша, милый… — Ольга плавно соскользнула с постели и подбежала к цесаревичу, обняла его за плечи. — Наташа не враг нам. Она — единственный мой советчик и помощник. И брат ее, как я наслышана, весьма порядочный и верный человек. Да и разве бы я посмела отправиться на бал без подруги, которая будет мне и свидетелем, и защитой!
— Но я бы хотел провести этот вечер с тобой!
— Я боюсь, что император станет гневаться — мы и так слишком много времени проводим вместе!
— При чем здесь мой отец?
— При всем, Сашенька! Я так боюсь его немилости…
— Я никому не дам тебя в обиду!
Ольга прижалась к нему, и Александр снова почувствовал, что слабеет, а потому спросил ее холодно, словно продолжая испытывать:
— И ты собираешься танцевать?
— Если ты позволишь….
— Позволю, — его голос дрогнул.
— Мне грустно думать, что мы не сможем танцевать вместе.
— Ольга, Ольга, если бы ты знала, как мне надоело прятаться!.. — Александр тяжело вздохнул и бережно отстранил Ольгу от себя. — Но я обещаю тебе — когда-нибудь мы будем танцевать вместе на глазах всего мира!
