– О мудрейшая, ты права. Ведь я, плененный сладостными мечтами, вовсе не подумал, что ты можешь быть ко мне холодна…
Герсими звонко рассмеялась.
– Глупенький! Я? Холодна к тебе? Неужели ты не чувствуешь, что значишь для меня?
– Чувствую, моя мечта. Чувствую и знаю. Но тогда зачем же мне спрашивать у тебя согласия? Зачем сотрясать воздух, если ответ уже известен?
– Быть может, для того, чтобы я могла признаться тебе, любимый, в своих чувствах. Признаться вслух. Так, чтобы не только ты услышал об этом. Чтобы об этом узнали ветер и солнце, скалы и весь мир вокруг. Чтобы об этом узнал и твой Аллах всесильный. Ведь он должен это услышать от меня самой.
– Малышка, Аллах потому и всесилен, что читает в душах человеческих, как в открытой книге.
Герсими улыбнулась.
– Пусть так. Но я все же скажу, что люблю тебя, мой принц, и мечтаю стать твоей женой.
Шахземан наклонился и поцеловал тонкие пальцы своей избранницы.
– Да будет так. Отныне ты моя жена. Но все же, прекраснейшая из дочерей рода человеческого, как же мне встретиться с твоими благородными родителями? Ведь негоже называть девушку своей женой, не спросив их согласия.
– Они будут согласны, любимый, поверь.
– Откуда ты знаешь это, маленькая колдунья?
Девушка без улыбки посмотрела на юношу.
– Я знаю это. Ибо во всякий миг жизни чувствую своих родителей, слышу их мысли и знаю, что они точно так же слышат меня.
Посерьезнел и Шахземан.
– Воистину можно позавидовать такой близости ваших душ, моя прекрасная. Счастлив человек, который может сказать такое о себе и своих детях.
– Ты прав, любимый, мы счастливы этим. Вот только мои родители… Они не люди.
Шахземан вскочил. Ему вдруг показалось, что в этот весенний полдень, напоенный приближающимся летним жаром, ворвался суровый зимний ветер. Такой холодный, какой Шахземан ощутил лишь однажды, в те дни, когда отправился к далеким белым скалам на охоту за китами.
– Не люди? О Аллах… Они уже мертвы, и души их предстали перед Высшим престолом? Прости меня, Герсими.
Девушка покачала головой, и ее светлые локоны заструились по плечам.
– Ты зря извиняешься, мой друг. Родители мои, к счастью, не мертвы. Более того, думаю, они никогда не умрут. Ибо они не смертные люди, они боги.
Шахземану показалось, что земля уходит у него из-под ног, и он опустился, почти упал, на жесткую скамью.
– Боги, сказала ты?
– Но почему тебя это удивляет, мой любимый? Моя матушка, прекрасная Фрейя – богиня красоты и покровительница магии. У меня есть сестра Хнос, матушка называет ее своим драгоценным камнем. Об отце матушка говорить не любит, но мы все же знаем о нем, иногда слышим его. Так было всегда, с первого дня моей жизни.
Шахземану вдруг захотелось, чтобы этого разговора не было вовсе. Чтобы белокурая красавица Герсими, украшение его жизни, ничего еще не успела сказать о своих близких.
– А вот теперь тебе захотелось вернуться в тот миг, когда ты только собирался встретиться с моими родителями, – вполголоса заметила Герсими и подняла на него ясные синие глаза.
О да, Шахземан не раз удивлялся этой необыкновенной прозорливости своей возлюбленной. Удивлялся он и тому, сколь мудра эта юная дева, сколь она спокойна и несуетлива, сколь наблюдательна. Временами, что греха таить, это всезнание настораживало Шахземана; сейчас он не мог понять, что его так испугало, – ведь мудрость, спокойный разум и широту знаний он, Шахземан, почитал первыми из добродетелей человеческих.
«Что ж, Шахземан, глупый принц, – пронеслось в голове юноши, – тебе придется смириться с тем, что твоя любимая все о тебе знает. Что она дочь великой богини и в ее жилах течет кровь вечности…»
– О нет, – Герсими покачала головой, – я не знаю о тебе всего, да и не могу этого знать. Хотя я и в самом деле дочь богини, дарующей любовь и плодородие, и в моих жилах течет кровь вечности.
И в этот миг на Шахземана снизошло удивительное спокойствие. Он понял, что можно быть всегда откровенным и не бояться при этом, что его избранница поймет все превратно. Можно позволить себе быть самим собой и радоваться каждому мигу такой полной близости, потому что перед ним именно та, с которой его роднит не просто сиюминутное вожделение, не миг страсти, а вся душа целиком, все мысли и все чувства.
– О Аллах великий! – Шахземан готов был петь от счастья. – Воистину, не может быть подарка большего, чем ты даровал мне, соединив с этой удивительной девушкой.
Герсими нежно улыбалась. Да, она с легкостью читала в сердце своего любимого, но все же опасалась сегодняшнего разговора и оттягивала его, сколько могла. Увы, она понимала, что могут сказать люди, узнав, кто она такая. Помнила она и слова глупца Вальда, возжелавшего ее и сбежавшего, едва она рассказала о своей великой матери.
«Как же ты права была, сестричка, подарив мне терпение. Не зря же ты именно его называла главной женской добродетелью. “Потерпи немного, малышка Герсими, – говорила ты, – и твоим избранником станет мудрый и сильный, честный и мужественный человек…”»
Шахземан взглянул в лицо любимой.
– Но все же, моя звезда, когда я смогу коленопреклоненно просить твою матушку о том, чтобы она даровала мне счастье, разрешив назвать тебя своей женой?
– Как только ты наберешься смелости, чтобы предстать перед великой богиней, мой принц.
Сердце Шахземана вдруг часто забилось. «Вот он, тот самый миг. Сейчас решится вся моя жизнь… Если у меня достанет смелости…» Юноша глубоко вдохнул и решительно ответил:
– В любой миг, моя греза. В любой миг, когда прекрасная твоя матушка позволит мне это.
Тишина, казалось, стала текучей, как молодой мед, и густой, как сладкая патока. Двое смотрели друг на друга и молчали. В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь не по-весеннему густую листву, танцевали пылинки. И тут раздался голос. Глубокий и волнующий женский голос, он звучал, казалось, со всех сторон:
– А он смел, твой избранник, девочка. Смел и отважен. Он не нашей веры, но наш духом. Этот сын человеческий будет тебе прекрасным мужем.
Из солнечных лучей соткалась, возникла обворожительная, прекрасная женщина. Каждое ее движение источало невиданную красоту – сильную и спокойную, ненавязчивую, но столь притягательную, что невозможно было отвести глаз.
– Матушка, – прошептала Герсими, – как давно я тебя не видела!
И девушка зарылась лицом в платье красавицы Фрейи.
– Моя доченька, моя маленькая мудрость, – прошептала та. – Мое сокровище…
Шахземан удивился тому, как Фрейя сейчас была похожа на обыкновенную женщину: как просты ее движения, как ласково гладит она свою дочь. Удивился и обрадовался, ибо понял и почувствовал, сколь велика и щедра любовь, что соединяет мать и дочь.
