Боль усилилась, как будто ей в грудь вонзилась стрела.
Мысль о том, что Луи не будет с ними, непереносима, но оставить семью — такое вообще представить невозможно…
Брат понял, что она чувствует.
— Нет, нет. Я не прав, предлагая тебе это. Просто о тебе я буду скучать больше, чем обо всех других, вместе взятых. Но если ты уедешь со мной, это для них будет уж слишком. А со мной — все. Терпел, терпел, больше не могу.
Она попыталась собраться с мыслями.
— А Мадлен? Как с ней?
— Мадлен еще не знает, — Луи опустил руки, повернулся, как-то неуверенно двинулся по такой знакомой тропинке к дому. — Скажу, но не сейчас.
— Она не захочет уезжать, — мягко проговорила Солей.
— Знаю. Но она моя жена и поедет со мной. Со временем поймет, что так нужно.
Поймет ли? Солей и Мадлен были во многих отношениях противоположностями: и по внешности — одна брюнетка, другая блондинка, и по темпераменту, и по взглядам на жизнь. Но Солей хорошо понимала ее и могла представить себе реакцию Мадлен. Оставить дом, в котором жила уже четыре года, оставить еще и родителей! Они жили здесь же, в Гран-Пре, Мадлен всегда выкраивала в воскресенье часок-другой, чтобы их навестить — и младших братишек, и сестренок, которых она так любила!
Солей посмотрела в лицо Луи — им не надо было слов, они и так понимали друг друга. Конечно, она ничего никому не скажет. И конечно, не стоит говорить, как тяжело на душе. Больше они не обмолвились ни словом до самого дома.
* * *
Там в самом разгаре была готовка, и никто не заметил необычной задумчивости Солей. Барби Сир, ее мать, женщина в свои сорок с лишним лет еще хоть куда — только фигура слегка потяжелела и несколько седых прядей появилось в волосах, — командовала вовсю, но Солей особенно не прислушивалась к потоку указаний и распоряжений, она их уже наизусть знала.
Ей помогала сестра, двенадцатилетняя Даниэль. Она была копия Солей, только пониже и с еще не оформившейся грудью. Даниэль это последнее обстоятельство немало расстраивало; только вчера Солей застала ее, когда та, уединившись, дергала свои едва наметившиеся соски в надежде, что они в результате станут больше.
— Что, если они так и не вырастут? — осведомилась она у старшей сестры.
— Вырастут, вырастут, — засмеялась Солей. — Хватит из-за этого хандрить.
— Да, тебе-то хорошо. На твои вон небось все парни зырят.
— Всему свое время. Подожди годок-другой.
— Мне хочется, чтобы Базиль Лизотт обратил на меня внимание, а он глядит только на сисястых.
— Тогда нечего о нем думать, не стоит он этого, — попыталась Солей утешить сестру и прыснула опять, услышав обиженный всхлип Даниэль:
— Он стоит, стоит! А на тебя все глазеют, и тебе меня не понять.
Впрочем, сегодня у сестрички настроение бодрое. Вон как ловко она управляется с тарелками и всем прочим, мечет их на длинный стол из будовых досок; дюжина едоков будет сидеть, да еще малышня, которых с рук кормить… Под ногами путаются, а десятилетний Жак к хлебу норовит подобраться — не зевай!
Даниэль улыбнулась сестре, но та даже не заметила. Она глядела на жену Луи Мадлен, которая с ложечки кормила своего ненасытного Марка. Обычно это зрелище вызывало у Солей улыбку, но не сегодня…
Мадлен по внешности здорово выделялась в их семье; волосы ее, выбившиеся из-под белого чепца, были цвета червонного золота и хотя не вились так, как у всех Сиров, но были изумительно красивы. Да и вообще Мадлен была красавица. Неудивительно, что Луи в нее влюбился в свое время. И личико такое нежное — пожалуй, слишком нежное для деревенской женщины. Впрочем, в этой семье ее старались по возможности оберегать. И все-таки у Мадлен было два выкидыша. Хрупкая она. У Солей сжалось сердце. Как Мадлен там будет одна? Она сама-то никогда не вела хозяйство, да и с ребенком ей помогали все — и Барби, и Даниэль, и Солей. А вот теперь ей предстоит долгий путь на север, на этот остров. Индейцы-микмаки называли его Абегвайт — Страна Красной Земли. Сперва пешком к заливу Святого Лаврентия, потом на каноэ через пролив — не каждый туземец это выдержит.
Солей знала только нескольких из тех, кто отправлялся в такое длительное путешествие и вернулся из него. Да еще отец Кастэн. Бедняга Мадлен!
Марк фыркнул кашей прямо в лицо матери — это был знак, что наелся.
— Ах ты, негодник! — укоризненно проговорила Мадлен, не скрывая, впрочем, гордости за то, что у нее такой здоровый, шаловливый ребенок. — Смотри, что наделал! И платье все замазал, надо застирывать! К танцам не высохнет! Жак, возьми его, займись до ужина!
Жак с привычной ловкостью подхватил младенца.
— Пошли-ка отсюда, дружок, чтобы нас не задавили! Ого, да ты все тяжелеешь! Когда сам ножками-то?
— Скоро, скоро, — заверила его Мадлен, поворачиваясь к свекрови, которая возилась с чайником на печи. — Помочь, мам?
"Танцевать пойдут, — подумала Солей. — Может быть, это будет для Мадлен последний радостный вечер. Она и не подозревает, что у Луи в голове. Очень он скрытный. Не надо бы и мне своим видом возбуждать подозрения".
— Солей, хватит мечтать, притащи-ка противень для рыбы! — резко бросила Барби, натолкнувшись на дочь, стоявшую без дела в проходе. — О парне небось каком-нибудь?
В голосе матери слышалась надежда, и это совсем расстроило Солей.
— Нет, мама, вовсе нет.
Барби бросила на нее мимолетный взгляд — больше внимания она и не могла ей уделить.
— Что-то ты не в себе. Не заболеваешь? Мари Трудель вот-вот разродится, я помочь обещала. Тебе придется похозяйничать, тем более что Мадлен вроде опять в положении…
— Что? Мадлен? — Солей бросила взгляд на невестку — нет, та ничего не слышала. — Она мне не говорила.
Барби хмыкнула:
— Они никому не говорила, даже и Луи, держу пари. Но достаточно посмотреть на нее повнимательнее. Эта улыбка, когда она тискает Марка, кроме того, ее тошнит уже три дня подряд.
Барби, не договорив, бросилась к печке, чтобы спасти котелок с тушеной капустой, который Даниэль едва не уронила.
Мадлен беременна. И Луи еще об этом ничего не знает. Лучик надежды вспыхнул у Солей: значит, свои планы ему придется отложить. Он же знает, как его жена переносит это дело, он не захочет подвергать опасности ее жизнь и жизнь ребенка. Хотя, кто их знает, этих мужчин — они все делают по-своему, а Луи так похож на отца: оба гордые, упрямые…
— Да, кстати, — через плечо бросила Барби, уже вся раскрасневшаяся от жара печки. — Гийом Трудель, когда заходил насчет Мари попросить, сказал, что у них гость. Племянник приехал из Луисбурга. Двадцать лет. Красивый, как павлин из королевских дворцов. Подходящая пара, Гийом говорит.
