– Приготовь. Но сначала она должна спуститься вниз и увидеть тело.
– О-о-о, ваша светлость, так ли уж это необходимо?
– Да.
– Как прикажете, ваша светлость. – Служанка потупила взгляд и вышла.
Леди Эрнескрофт тяжко вздохнула – увы, над их головами неумолимо собирались грозовые тучи, – но тут услышала, как скрипнула дверь, и обернулась.
Хвала Создателю! Прибыл один из ее сыновей, достопочтенный Перегрин Перриман, – как всегда, стройный, элегантный и, невзирая на ранний час, одетый в темно-серое, как и подобает случаю. Перри, увы, принадлежал к породе дилетантов, однако был непревзойденным знатоком нравов высшего света. Именно это сейчас и было нужно.
– Тебе предстоит уладить дело в свете, – тихо сказала сыну графиня, – и позаботиться, чтобы не болтали лишнего. Уже ходят не слишком приятные слухи.
– Бедная девочка! – Перри обожал сестер – возможно, даже более, чем братьев.
– Как полагаешь, это правда? – прошептала графиня.
– Насчет Джорджии и Ванса? Ну, он вовсе не из породы светских любезников, каких дамы обычно привечают в будуарах. Мейберри приглашал его для истинно мужских развлечений – Чарнли ловок и силен. Сомневаюсь, что Джорджи приходилось часто встречаться с ним.
– Увы, логика тут не может служить подспорьем. К тому же девчонка известна своими безумными выходками, а в некоторых из них замешаны и мужчины. Тебе следовало бы в свое время наставить ее на путь истинный.
– Ну, для этого у нее был супруг, – возразил Перри.
– Который для этого совсем не годился! Тебе удалось раскопать какие-то подробности?
– На данный момент – ничтожно мало. Я беседовал с теми, кто собрался внизу. Если верить Кейли, секунданту графа, все случилось ночью в таверне. Сначала были гонки на легких экипажах, потом все перепились, и тут Ванс позволил себе насмешливо отозваться об искусстве Мейберри в управлении одноколкой. Мейберри в долгу не остался и плеснул ему в лицо вино… Ну а потом состоялась дуэль. Что правда, то правда: Дикон Мейберри был никуда не годным конником, однако, как мне кажется, чересчур мягкосердечным, для того чтобы биться на шпагах из-за такой малости.
– Пожалуй, ты прав, – согласилась леди Эрнескрофт. – Однако именно это обстоятельство послужит благодатной почвой для нежеланных слухов. Дурацкие предлоги для дуэли обычно скрывают намерение защитить имя некоей дамы, а какая еще дама могла быть тут замешана, если не его ветреная женушка?
– Великосветские злыдни, которые всегда завидовали красоте и обаянию Джорджии, будут в восторге. В таких случаях вдовы обычно бегут за границу.
– Ни один из Перриманов не был и не будет изгнанником! Однако к делу. Позаботься, чтобы ушей всех этих людей достигла нужная версия произошедшего – и нынче же поутру! Я же, в свою очередь, позабочусь, чтобы все, кто собрался внизу, узрели вдову в порыве искреннего горя и рассказали об этом вечером в клубах. Прикажи служанке подать халат для госпожи.
И графиня нежно, но твердо подняла всхлипывающую дочь с постели ее супруга.
– Пойдем, ты же наверняка хочешь его увидеть.
– А я непременно должна?
Широко распахнутые покрасневшие глаза Джорджии были как у ребенка, потрясенного и обманутого несправедливостью судьбы.
– Ты должна. Не нужно одеваться. Вот, Джейн уже принесла для тебя халат. – И графиня сама помогла дочери надеть халат из розового шелка. – Нет, не вздумай причесываться! Пойдем, дорогая! Я буду с тобой.
Перри уже отправился выполнять материнское поручение – в этом на него можно было положиться. Леди Эрнескрофт мысленно вознесла хвалу Господу за то, что супруг ее все еще на скачках: он стал бы бушевать, а тут нужен куда более тонкий подход.
Всего каких-нибудь два месяца назад состоялась дуэль, в которой оказалась замешана леди Лоутофт, и тогда весь свет узнал, что она была любовницей убийцы и намеревалась бежать с ним. На первый взгляд, сейчас совсем иной случай, однако злые языки непременно найдут нечто общее. Неизвестно, что лучше: спешно увезти Джорджию прочь из города или принудить предстать перед светом и сделаться мишенью для постыдных сравнений.
Графиня повела трепещущую дочь по коридору, затем помогла ей спуститься по ступеням роскошного особняка в Мейфэре – туда, где тело графа Мейберри лежало на сиденье фаэтона, стоявшего перед крыльцом. Запятнанную кровью сорочку уже переменили на свежую, тело было до самой шеи прикрыто малиновой парчой. Глаза Дикона были закрыты, но он вовсе не выглядел спящим.
При виде тела мужа Джорджия издала странный горловой звук, и леди Эрнескрофт решила, что дочь вот-вот стошнит, и тотчас прикинула, возымеет ли это нужный эффект или, напротив, усугубит щекотливое положение.
Однако Джорджия, спотыкаясь, кинулась к телу, протянув к нему руки:
– Дикон! О, Дикон, почему? – Она откинула каштановые пряди с висков мужа, но тотчас, вздрогнув, отпрянула: – Уже холодный… Уже остыл! – И она бессильно опустилась на колени. Рукава розового халата и тицианово-рыжие кудри впечатляюще смотрелись на фоне малиновой парчи погребального покрова.
Леди Эрнескрофт не отличалась поэтичностью натуры, но даже ее впечатлило это зрелище.
– О почему, Дикон, дорогой мой! Почему?
Леди Эрнескрофт еле слышно, с облегчением выдохнула: ее дочь без каких-либо понуждений вела себя именно так, как нужно! Вот и двое из четверых мужчин при виде столь неподдельного горя уже вытирают глаза, а Кейли, не стесняясь, рыдает.
Выждав с минуту, леди Эрнескрофт нежно подняла дочь и обняла:
– А теперь оставь его, моя дорогая, пойдем со мной. Тебе надо принять сонного напитка.
Она повела Джорджию в дом, а в спальне помогла горничной уложить ее в постель.
Окидывая взором кровать, леди Эрнескрофт поневоле отметила удручающее легкомыслие ее отделки: вся она выкрашена была в белый цвет, а резьба вызолочена. Купидоны поддерживали четыре столбика, на изголовье резвились нимфы и сатиры. Это было совершенно в духе экстравагантного и фривольного образа жизни ее дочери.
Они с графом Эрнескрофтом полагали, что молодые супруги поселятся в замке Мейберри, который располагался близ их поместья Эрне, что в Вустершире. Ведь даже если их самих не будет в Эрне, дабы надзирать за молодыми, в замке всегда довольно преданной прислуги, да и мать Дикона жила в замке безотлучно.
Однако как только Дикон Мейберри достиг совершеннолетия и получил право распоряжаться изрядным состоянием, они с женой перебрались в столицу, где сделались законодателями мод. Визиты в поместье Мейберри бывали короткими, и почти всегда Дикон приезжал один. А Джорджия почти безвыездно проживала в столичной резиденции в Мейфэре, отстроенной по последней моде, и уезжала из Лондона лишь в самый разгар летней жары, укрываясь на вилле в Челси, которую они с мужем именовали «Сан-Суси».
