Мехмеду-паше удалось успокоить разгневанного правителя, но только на время. Позже он все равно отдал приказ о казни – губернатора Буды, поскольку остался недоволен тем, как он выполнял свои обязанности. Что ж, на все воля Аллаха…
Мехмед уверенно и неторопливо подошел к шатру Сулеймана. Внутри было тихо, должно быть, великий султан уснул. А ведь последние дни его мучила бессонница. Мехмед-паша приблизился к его ложу, и какая-то смутная тревога появилась в его душе. По телу пробежал странный холодок. «Неужели? Нет!» – подумал он, и воскликнул:
– Лекаря!
Тот не заставил себя долго ждать. Худшие опасения подтвердились: султан Сулейман Хан-Хазретлери, тот, кого называли Великолепным, Кануни, был мертв. Мозг Соколлу начал лихорадочно работать. Поддаваться эмоциям сейчас было бы преступлением, нужно действовать и притом незамедлительно. Прежде всего, нельзя допустить, чтобы воины узнали о смерти Повелителя. Это Мехмед-паша понял сразу. Ведь тогда в войске начнутся волнения, которые могут повлиять на развитие событий и стать препятствием на пути к победе, а уж этого покойный султан желал меньше всего. Стараясь унять предательскую дрожь, он подозвал лекаря:
– Подойди сюда, Рамазан. Прости, но другого выхода нет.
Все произошло в одно мгновенье. Он подал знак дельсизам, немым охранникам султана, которые давно научились понимать приказания сильных мира сего с одного взгляда. Едва заметный кивок головы и чуть прищуренные глаза паши означали для лекаря смертный приговор. Один из охранников вытащил шелковый шнурок и резким движением накинул его на шею ни о чем не подозревавшему Рамазану. Вот так, по воле случая, простой лекарь удостоился смерти, которой умирали только члены султанской семьи.
Затем Мехмед велел позвать к себе Феридан-бея, личного секретаря, проверенного и уже не раз доказавшего свою преданность империи и ему лично.
– Феридан-бей! Найди гонца, дай ему самого быстрого коня и пусть он немедленно, слышишь, немедленно скачет в Анатолию и передаст шехзаде Селиму вот это послание. И никому ни слова!
Феридан-бей был вовсе не глуп. Он в ту же секунду догадался, зачем Великий визирь в столь ранний час отправляет гонца к принцу Селиму и что написано в письме, которое тому предстоит доставить. Лишних вопросов Феридан задавать не любил, потому, на пару мгновений задержав взгляд суровых черных глаз на Великом визире, будто ожидая, не даст ли тот еще каких-нибудь указаний, развернулся и поспешил исполнять приказ.
В ту ночь шехзаде Селим почти не сомкнул глаз. На душе у него было неспокойно. Он переворачивался с боку на бок, пробовал читать, вставал и мерил шагами комнату, снова ложился и закрывал глаза, но спасительная дремота никак не приходила. Наконец, осознав, что сегодня его попытки уснуть останутся бесплодными, он вышел на балкон. Ему в лицо тут же ударила освежающая утренняя прохлада. Он набрал в легкие свежего воздуха и устремил взгляд вдаль – туда, где только-только заалел рассвет. Яркие красно-оранжевые лучи, казалось, с трудом пробиваются сквозь ночную тьму. Жар-птица на востоке поднимается все выше, и темно-серое небо постепенно приобретает нежный голубовато-розовый оттенок. Еще совсем немного – и ночь окончательно уступит свои позиции. Наступает новый день, который должен стать для него знаковым.
Накануне вечером, когда над дворцом в Кютахье уже спустились сумерки, к шехзаде прискакал гонец со срочным донесением от Великого визиря Мехмеда Соколлу. Прочитав послание, Селим закрыл глаза. Мехмед-паша сообщил о кончине султана Сулеймана, а также советовал ему, Селиму, встретить войско на обратном пути, чтобы взять власть в свои руки как можно скорее.
Что ощутил Селим в тот момент? Нет, не радость. Он почувствовал страх. Страх грядущего. Страх неизвестности. Страх господства. Отныне он – великий падишах, султан Селим-хан II. Как же трудно в это поверить! В его руках теперь сосредоточена власть над самой могущественной в мире империей. Власть. Но зачем она ему? Видит Аллах, он никогда не жаждал власти. Он искал только свободы и покоя. Долгое время он находил их в объятиях своей дарующей свет Нурбану, а сейчас? Нет, уже нет. Последние события отдалили их друг от друга. Уйти от реальности он мог, только испив вина, и то на непродолжительный срок. Он мечтал о забвении. Селим хотел забыть о том, что он братоубийца, что на его руках кровь Баязида и его сыновей. Он понимал, что иного выхода у него не было, и если бы он не убил брата, то брат убил бы его, но это слабое утешение. Тени Баязида и его детей постоянно являлись ему. Он часто видел один и тот же сон: они с братом, еще совсем дети, бегут по коридорам Топкапы и весело смеются, потом выбегают на улицу, мчатся по саду и вдруг оказываются на краю крутого обрыва. Селим наклоняется, чтобы посмотреть вниз, но неожиданно все его существо пронзает острая боль, он теряет равновесие и падает, однако цепляется за выступ. В отчаянии он просит Баязида:
– Помоги, брат! Прошу тебя! Дай руку!
– Да, сейчас, сейчас!
Ценой неимоверных усилий Баязид спасает его от верной смерти.
– Спасибо, спасибо тебе, брат мой!
Он сжимает Баязида в объятиях, они смеются, а потом он, Селим, продолжая смеяться, толкает брата, и тот летит со скалы.
– Нет, нет!
И он в ужасе просыпается.
А еще он часто видел перед собой лицо сестры Михримах-султан, которая в гневе бросила ему:
– Братоубийца! Ненавижу тебя!
И вот ради чего он погубил свою душу? Ради того, чтобы к нему, а не к Баязиду прискакал какой-то ничтожный гонец с клочком бумаги, чтобы он, а не кто-то другой мучился от бессонницы, думая о предстоящих сборах, а потом провел несколько недель в седле, вместо того чтобы отдыхать и гулять по саду, который так любил.
Как же трудно ему осознать, что этот день наступил… Нет, это не может быть правдой! Он просто спит. Конечно, вот в чем дело. Ему давно уже кажется, что он будто бы не живет, и все происходящее с ним ему снится. Наверное, он уже давно умер и просто наблюдает свою жизнь оттуда, с небес… Потому что в реальности это происходить не может. С юных лет Селим знал, что дни его сочтены и как только умрет его отец, ему тоже придется расстаться с жизнью. У него не было и не могло быть нормального, беззаботного, радостного, счастливого детства. Ведь он не родился старшим шехзаде, он не был даже вторым по счету. Третий, только третий в очереди на престол. Едва достигнув более-менее сознательного возраста, он понял, что его родили «про запас» – только на случай, если со старшими братьями что-то случится. Он мальчик, которого растили на убой. Что ж, Селим смирился со своей участью – а что еще оставалось делать?
